В последнюю минуту мне пришла еще одна мысль. Если ты сделаешь это прямо здесь и прямо сейчас, так не из-за Селены, подумала я. И не ради мальчиков. А потому что все эти пакости творились прямо у тебя под носом три месяца, а то и больше, а ты ничего не замечала, дура тупая. Если ты собираешься убить его, и сесть в тюрьму, и с детьми видеться только по субботам час-другой, так разберись, почему ты это сделаешь. Не потому что он к Селене подбирался, а потому что он тебя одурачил, и вот в этом ты похожа на Веру: не терпишь в дурах оставаться пуще всего на свете.

Вот это меня и охладило. Внутренний глаз не закрылся, но словно потускнел и поутратил силу. Я хотела разжать пальцы и выпустить полено, но я их так сжимала, что они меня не слушались. Пришлось другой рукой отогнуть два пальца, и только тогда оно упало в корзину. А остальные три пальца так согнутыми и остались, будто еще держат его. Раз пять я их сжимала и разжимала, прежде чем рука опять нормальной сделалась.

А тогда я подошла к Джо и потрогала его за плечо.

— Мне с тобой надо поговорить, — сказала я.

— Ну и говори, — отвечает он из-за газеты. — Я тебе не препятствую.

— Я хочу, чтоб ты на меня смотрел, — говорю. — Отложи газету.

Он опустил газету на колени и посмотрел на меня.

— Ну, уж ты своему языку отдыха ни на минуту не даешь, — говорит.

— Свой язык я сама уйму, — отвечаю, — а вот ты уйми свои руки. Не то они тебе наделают неприятностей, до Судного Дня не расхлебаешь.

Он вздернул брови и спрашивает, о чем это я.

— А о том, чтоб ты оставил Селену в покое, — говорю.

Он поглядел на меня так, будто я саданула его коленом по фамильным драгоценностям. Самая лучшая из скверных минут, Энди, — выражение на роже Джо, когда сообразил, что все вышло наружу. Кожа у него посерела, рот открылся, а туловище в его дерьмовой качалке дернулось, как бывает с людьми, когда они уже засыпают и вдруг подумают о чем-нибудь скверном.

Он попытался сделать вид, будто ему просто спину прихватило, но не обманул ни себя, ни меня. И вроде бы он даже устыдился, но по мне и у дворняги хватит ума устыдиться, если ее поймать, когда она яйца из курятника ворует.

— Не понимаю, что ты такое говоришь, — бурчит он.

— Тогда почему ты такую рожу скроил, будто дьявол тебе яйца выкручивает? — спросила я.

Тут он прямо почернел.

— Если этот пащенок Джо Младший врет про меня… — начал он.

— Джо Младший про тебя ни словечка не сказал, — говорю. — И брось комедию ломать, Джо. Мне Селена сказала. Все мне рассказала. Как хотела скрасить тебе жизнь, когда я тебя сливочником ударила, как ты ей отплатил и чем пригрозил, чтоб она молчала.

— Лгунья она желторотая! — кричит он и сбрасывает газету на пол, будто в доказательство. — Лгунья и приставала. Вот возьму ремень и, когда она заявится сюда… если посмеет…

Он было приподнялся, но я ладонью снова его усадила. До чего же просто — опрокинуть человека, который встает с качалки, я даже удивилась. Ну да за три минуты до этого я чуть не разбила ему башку поленом, так, может, силы у меня и прибавилось.

Глаза у него в щелки сощурились, и он сказал, чтоб я не дурила.