— Да уж, я тебя знаю, — бурчу и повернулась, чтоб уйти.

— Что ты сказала, милочка? — спрашивает она так сладко, что хоть сахар в чай не клади.

— Сказала, что не могу торчать здесь весь день, дожидаться, пока вы свое не сделаете, — говорю. — Меня работа ждет. Сегодня же уборка, сами знаете.

— Ах, неужели? — говорит, будто с самой же первой секунды, как проснулась, не помнила, что нынче четверг. — Ну так ты иди, иди, Долорес. Если мне будет нужно судно, я тебя позову.

Позовешь, как же! — думаю я. Через пять минут, как наложишь! Но я этого не сказала, а ушла вниз.

Достала пылесос из кухонного шкафа, унесла его в гостиную, воткнула вилку. Но включать сразу не стала, а несколько минут тряпкой протирала. Я уже до того навострилась, что нужное время само собой угадывала, и ждала, когда что-то мне шепнет, мол, пора.

А чуть шепнуло, я завопила Сьюзи и Шон, что начинаю пылесосить гостиную, да так громко, что меня небось полпоселка слышало вместе с вдовствующей королевой наверху. Я включила «керби» и побежала к лестнице. Долго тянуть не стала — тридцать, ну сорок секунд, потому как рассчитала, что в этот день она на ниточке висит. Ну и помчалась наверх — через две ступеньки, и что бы вы думали?

А ни-че-го!

Ни-че-го-шень-ки!

Кроме…

Кроме того, как она на меня поглядывала. Спокойненько, сладенько так.

— Ты что-нибудь забыла, Долорес? — Ну просто воркует!

— Ага, — отвечаю. — Забыла бросить эту работу пять лет назад. Прекратите, Вера, а?

— Но что прекратить, милочка? — спрашивает и ресницами машет, будто понятия не имеет, о чем я.

— Хватит увиливать, вот я о чем. Говорите прямо — нужно вам судно или нет?

— Не нужно, — отвечает самым честным своим голосом. — Я же тебе уже сказала! — И улыбается мне. Ничего больше не сказала, да и зачем. Лицо ее сказало все, что требовалось: «Ага, Долорес, попалась! — говорило оно. — Никуда ты не денешься!»

Но она рано радовалась. Я же знала, сколько добра она в себе поднакопила, и знала, каково мне придется, если она успеет начать, прежде чем я под нее судно подсуну. Ну я спустилась, постояла возле пылесоса, а через пять минут — опять наверх. Только на этот раз она мне не улыбнулась. На этот раз она лежала на боку и дрыхла… то есть так мне подумалось. Нет, правда. Она меня ловко провела, а вы знаете присловье: ты меня раз провела — тебе стыдно, ты меня два раза провела — мне стыдно.

Когда я во второй раз спустилась, то по-настоящему пропылесосила гостиную. Потом убрала «керби» и пошла проверить ее. А она сидит на кровати, сна ни в одном глазу, одеяло отброшено, резиновые штаны спущены до толстых ее дряхлых колен, а пеленочка развязана. Навалила? Да Господи, постель полна говна, она вся в говне, говно на полу, на кресле, на стенах. Даже на занавесках. Не иначе как она его горстями черпала и швыряла, ну как ребятишки илом швыряются, когда в пруду плещутся.

Ну я взбесилась! Просто плеваться хотелось.

— Ну Вера! — кричу. — Стерва ты поганая!

Не убивала я ее, Энди, не то бы в тот день ее бы и прикончила, как увидела все это говно и подышала вонью-то! Так бы ее и убила! А она уставилась на меня рыбьим своим взглядом, какой у нее появлялся, когда ум за разум заходил… но я-то видела, что в них чертенята так и прыгают, и уж тут ясно было, кто над кем на этот раз верх взял. Два раза меня провела — мне стыдно.