Прожужжал поручик своим товарищам о французах и о Париже все уши.
Вот как-то встретил Суворов Козодубова, взглянул, спрашивает:
— Как дела у вас в Париже? Что матушка и батюшка пишут?
— Так матушка у меня в Питере и батюшка в Питере, — ответил удивленный поручик.
— Ах, прости, прости! — извинился Суворов. — Я-то думал, ты из французских.
Ничего не понял поручик. По-прежнему нахваливает все французское, а русских ругает.
Прошло несколько дней. Встретил снова Суворов поручика, опять с вопросом:
— Как дела у вас в Париже? Что матушка и батюшка пишут?
— Так, ваше сиятельство, я уже говорил, матушка у меня в Питере и батюшка в Питере. А рожден я во Пскове.
— Ах, прости, прости старика, запамятовал.
Не может понять поручик, в чем дело. Стал он жаловаться товарищам на Суворова: мол, стар фельдмаршал, мол, память уже никуда и речи порой непонятные, странные.
Видит Суворов, что поручик и теперь ничего не понял.
Происходило это как раз во время войны с французами. Наступил перерыв в боях. Предложили французы обменяться пленными офицерам. Суворов согласился. Составили штабные офицеры списки.
Просмотрел Суворов.
— Тут не все, — говорит.
— Все, ваше сиятельство, — докладывают офицеры.
— Нет, не все, — повторяет фельдмаршал. — Тут еще один французишка не указан…
Рассмеялись офицеры. Поняли шутку фельдмаршала. Рассказали поручику. Бросился тот со всех ног к Суворову.
— Ваше сиятельство! — кричит. — Ваше сиятельство, ошибка! Русский я! Я же вам говорил.
— Нет ошибки, — отвечает фельдмаршал. — Не русский ты.
— Русский, — утверждает поручик. — Русский. И матушка у меня русская и батюшка русский. И фамилия у меня Козодубов. И во Пскове рожден.
— Мало что во Пскове рожден. Мало что матушка да батюшка русские, говорит Суворов. — Да ты-то не русский. Душа у тебя не русская.
Дошло наконец до неумной головы, в чем дело. Упал он на колени, просит простить. Подумал Суворов, сказал:
— Ладно, так уж и быть — оставайся. Только ступай с моих глаз долой. Иди думай. Гордись, дурак, что ты россиянин!
ВСЮДУ ИЗВЕСТНЫ
Всю свою солдатскую жизнь Прошка провел в денщиках у Суворова. Любил похвастать Прошка близостью к великому полководцу. Начинал так: «Когда мы с фельдмаршалом бивали турок…» Или: «Когда мы бивали прусских…»
— Ну, а ты здесь при чем? — смеялись солдаты.
— Как — при чем! — обижался Прошка. — Как же без меня? Да если бы не я…
И Прошка не врал. Составляя планы сражений, Суворов любил «посоветоваться» со своим денщиком.
— А как ты думаешь, Прошка, — спрашивал Суворов, — не заслать ли нам драгун>[4] в тыл к неприятелю?
— Заслать, заслать, непременно заслать, — соглашался Прошка.
— А как ты думаешь, не направить ли нам генералу такому-то сикурс>[5]?
— А как же — направить, непременно направить, — одобрял Прошка.
Не раз Прошка спасал Суворова от верной гибели. Неосторожен, отчаян фельдмаршал. За ним нужен глаз да глаз. Неотступен Прошка — словно тень за Суворовым. Поскользнулся фельдмаршал на пароме, ударился головой о бревно, камнем пошел ко дну — Прошка, не мешкая, бросился в воду. Убило под Суворовым в разгар боя лошадь, и снова Прошка тут как тут — подводит нового рысака.