Два друга. Были друзья, но перестали быть друзьями, и они разорвали свою дружбу одновременно с обеих сторон: один потому, что считал себя непонятым, другой потому, что считал себя слишком понятым, – и оба при этом обманулись! – потому что каждый из них мало знал себя самого.

Комедия благородных. Те, которым не удается благородная сердечная искренность, стараются обнаружить свою благородную природу скромностью и строгостью и некоторым пренебрежением к искренности: как будто бы сильное чувство их доверчивости стыдилось показать себя.

Где нельзя ничего говорить против добродетели. У трусов считается дурным тоном говорить что-нибудь против храбрости, и такой человек вызывает к себе презрение; человек, не понимающий пощады, очень раздражается, когда говорят что-нибудь против сострадания.

Мотовство. У раздражительных и вспыльчивых натур первые слова и действия большей частью не имеют никакого значения для их настоящего характера, они внушаются обстоятельствами и бывают подражаниями духу обстоятельств. Но раз они сказаны или сделаны, то следующие за ними характерные слова и действия часто должны стремиться или к примирению, или к отплате добром, или к забвению.

Надменность. Надменность есть показная или наружная гордость; но гордости именно свойственно не иметь способности к притворству, к игре, к лицемерию, – поэтому надменность есть притворство неспособности к притворству, нечто очень трудное и большей частью не удающееся. Но предположим, что надменный человек, как обыкновенно бывает, изменяет самому себе; его ожидает тройная неприятность: во-первых, на него сердятся за то, что он хотел обмануть нас; во-вторых, на него сердятся за то, что он хотел стать выше нас; в-третьих, над ним смеются за то, что ему не удались обе его попытки. Следовательно, как сильно надобно воздерживаться от надменности!

Незнание своего рода. Если мы слушаем, как говорит кто-нибудь, то часто достаточно бывает услышать произношение одного согласного звука (например, «р»), чтобы навести нас на сомнение о правдивости его чувства: мы не привыкли к такому произношению – оно звучит для нас «деланным». Здесь область самых грубых ошибок: то же можно бы сказать и о стиле писателя, который имеет привычки, каких, кроме него, никто не имеет. Его «естественность» как таковая чувствуется только им одним; и он нравится и вызывает к себе внимания именно тем, что он сам чувствует «деланным», в чем он следует моде и «хорошему вкусу».

Трудность службы. В великом искусстве служить самой трудной задачей является служить необузданно честолюбивому, который во всем бывает самым сильным эгоистом, но ни в коем случае не хочет считаться таковым, который хочет, чтобы все совершалось по его воле и по его прихоти, но, однако, так, чтобы со стороны казалось, будто он приносит себя в жертву и редко желает чего-нибудь для себя самого.

Дуэль. «Если бы я был вызван на дуэль, – сказал кто-то, – я счел бы это выгодным для себя, потому что вокруг меня храбрые товарищи». Дуэль последний, существующий еще теперь, вполне почетный путь к самоубийству, но путь обходной и не вполне безопасный.