Дома обучение отпрыска славного рода продолжалось — французский и польский языки давались Василию легко, ведь на них говорило все образованное общество Малороссии, а отец все же был секретарем посла. Да еще хорошо владел татарским языком — но то плод векового соседства с Крымским ханством. Про воинское обучение и говорить не приходится — езда на коне, сабельная рубка и шпажный бой для поединков, «огненные забавы» — стрельба из пистолей и ружей. Воинские экзерциции и команды дополняли обучение, столь нужное для юноши — дворянина и будущего офицера, ибо иной службы, кроме воинской, не мыслилось.

Так что, усердно пройдя курс школы и дождавшись Высочайшего разрешения покинуть место родовой ссылки, Василий Яковлевич приехал в далекий Санкт-Петербург два года тому назад. И не остался в блестящей столице «серым» провинциалом.

Его стихи читал сам Ломоносов, «угрюмый гений» российской науки вирши одобрил, сказав, что появилась в державе «поэтическая школа». Влиятельный Бецкой, незаконнорожденный отпрыск князя Трубецкого, объявив конкурс на обустройство маленьких мостов через каналы перилами, выбрал главными именно эскизы Мировича, который их подал в надежде получить денежное вспомоществование. И не прогадал — сорок полновесных серебряных рублей, новеньких и блестящих, только отчеканенных на Монетном дворе «северной столицы», с профилем императрицы Екатерины Алексеевны на аверсе, стали ему наградой.

Сняв карликовую мансарду над сенями в доме партикулярной верфи на Литейной части, Мирович с трудом и нетерпением дождался зачисления в Смоленский пехотный полк в чине прапорщика. Причем, вскоре стал адъютантом шефа смолян, генерал-аншефа Петра Ивановича Панина, родного брата главы всемогущей Тайной экспедиции…

Так, свеча горит, за окном белая питерская ночь, которая может быть исключительно летом, так как, несмотря на «каменный мешок», достаточно тепло. А вот ручонки не мои — юношеские, тонкие в кости, но жилистые. Охренеть можно! Сколько я лежал без сознания? Минут десять, и не больше получаса — свеча не сгорела».

Иван Антонович затравленно оглянулся, чувствуя острый приступ паники. Если бы не долгая работа следователем, да еще участие в войне, он бы сейчас орал и бросался на стены. А так только вытирал холодный пот со лба рукавом и напряженно размышлял:

«Вокруг каменные стены с потолком, камера никуда не делась. Либо это самая доподлинная реальность, или меня конкретный глюк одолел на старости лет, и я просто впал в безумие. Но вот это легко проверить — сумасшедшие боль не ощущают, в отличие от психов. Легендарный Камо на этом прокололся, когда попытался симулировать безумца, но только врач оказался знающим. Так что сейчас нужно встать с кровати и проверить свои соображения, нет ничего лучше собственного опыта».

Никритин рывком поднялся с жесткого топчана, подошел к подсвечнику и провел запястьем над пламенем. Отдернул руку — боль испытал сразу. Затем решил провести новый эксперимент, очень сильно ущипнул себя за бедро ногтями — зашипел рассерженной кошкой, в глазах навернулись слезы — настолько ему было больно.