«Политики, – часто повторял Джордж, – низшая форма жизни, они деградировали с тех пор, как первая склизкая тварь выползла на сушу».

К пятидесяти семи годам Джордж выгорел, начинать все сначала не видел смысла, поэтому продолжал писать о госслужащих, которых поносил за глаза. Он возненавидел себя и находил утешение в водке с мартини, причем употреблял самыми что ни на есть лошадиными дозами.

Будь у Холли тяга к спиртному, она, может, и побоялась бы скатится на уровень Джорджа, но после первого бокала она чувствовала легкий кайф, после второго хмелела, а после третьего укладывалась спать.

«Ненавижу свою жизнь», – подумала Холли, а вслух произнесла:

– Ты жалкая тварь.

«Ну и что, плевать, жизнь дерьмо».

– Меня тошнит от твоего нытья, – тихо, но с чувством сказала Холли.

– Вы со мной говорите? – спросил уборщик, подметая пол в проходе возле ее стола.

– Нет, Томми, это я сама с собой.

– Да? И что же вас так расстроило?

– Моя жизнь.

Томми остановился, облокотился на швабру и выставил вперед ногу. У него было широкое конопатое лицо, оттопыренные уши и копна рыжих волос. В общем, он казался милым, наивным и добрым.

– Все пошло наперекосяк?

Холли взяла полупустой пакетик «Эм-эн-эмс», вытряхнула несколько драже в рот и откинулась на спинку стула.

– После защиты диплома журналиста в университете Миссури у меня были грандиозные планы. Я верила, что смогу встряхнуть этот мир, буду писать судьбоносные статьи и подпирать Пулицеровскими премиями двери, чтобы не хлопали. А теперь посмотри на меня. Знаешь, чем я занималась сегодня вечером?

– Чем бы вы ни занимались, вам это не слишком понравилось.

– Я ошивалась в «Хилтоне» на ежегодном банкете Ассоциации лесопромышленников Портленда. Брала интервью у производителей модульных домов, торговцев шпоном и дистрибьюторов декора из красного дерева. Вручали «Бревно», как они называют главный приз лучшему торговцу года. У него я тоже интервью взяла. Примчалась сюда вся в мыле, чтобы вовремя написать материал для утреннего выпуска. Еще бы, новость-то горячая, того и гляди ловкачи из «Нью-Йорк таймс» перехватят.

– А я думал, вы пишете об искусстве и досуге.

– Надоело до тошноты и то и другое. Открою тебе секрет, Томми: один бездарный поэт способен отвратить тебя от искусства лет на десять минимум.

Холли закинула в рот еще парочку шоколадных драже. Вообще, она не ела сладости, потому что не хотела таких же проблем с лишним весом, какие были у ее матери, но сейчас глотала конфеты, просто чтобы убедиться в собственном ничтожестве. Жизнь шла под откос.

– В кино и на телевидении журналистику преподносят как нечто гламурное и захватывающее. Ничего подобного, это все вранье.

– Да уж, я в жизни тоже свернул не туда, – признался Томми. – Думаете, я мечтал о славе уборщика «Портленд пресс»?

– Это вряд ли, – сказала Холли.

Она вдруг почувствовала себя конченой эгоисткой из-за того, что жаловалась на жизнь парню, который на деле мог ей позавидовать.

– Черта с два! Мальцом я был уверен, что, когда вырасту, буду водить один из этих огромных мусоровозов. Хотел сидеть в высокой кабине и жать на кнопки, управляя гидравлическим компактором. – Томми с тоской посмотрел в потолок. – Хотел глядеть на мир сверху вниз и рулить всемогущей техникой. Такая была у меня мечта. И я стремился к ней, но не прошел медосмотр. Сказали, у меня с почками непорядок. Ничего серьезного, но городские страховщики меня забраковали.