собирать газетные заметки, а ребенок будет себе расти у него на глазах. А дальше? В зеркале я вижу, как он лежит, следя за мной, и как этот самый, униженный, молящий и беспощадный, нацелился у него под комбинезоном прямо на меня. Если бы губка в моих руках могла превратиться в камень! Я бы швырнула этот камень в зеркало - прямо в отражение этого возбужденного самца! Я б засадила ему камнем как раз между ног, чтобы это наконец закончилось - это и вообще все. Почему ж я не могу запустить в него булыжником, почему я должна постоянно скрывать все, что знаю я и что отлично знает она? Черт с ним, пропадай все пропадом - сяду к нему в кресло!.. И вот он лежит под моими руками - таким же открытым и беззащитым, какой всегда чувствовала себя перед ним я. Сейчас, в первый раз, я могу потрогать его везде, я полностью, под завязку, наслаждаюсь его болью, равно как и полнейшей бредовостью происходящего. И я рассказываю ему все это, потому что он не имеет права не знать то, что он знать обязан - ни один человек не имеет права уклоняться и не знать. И в это самое время дверь наверху открывается, и она, с младенцем в руках, смотрит на нас вниз.
Часть третья
ОСТРОВ
ДНЕЙ НАЗАД ЕГО ЖЕНУ РАЗБУДИЛ ЗАПАХ ГОРЕЛОГО, СПУСТИВШИСЬ, ОНА НАШЛА МУЖА В ЕГО МАСТЕРСКОЙ: КАК ВСЕГДА ВСТАВ РАНО, ОН ПО ОШИБКЕ ПОДКЛЮЧИЛ РАДИОПРИЕМНИК К КАБЕЛЮ, ИМЕВШЕМУ 1 100 ВОЛЬТ: ЭЛЕКТРОТОКОМ МУЖ БЫЛ И УБИТ КСТАТИ, РАК МОЗГА ПРИ ВСКРЫТИИ НЕ ОБНАРУЖИЛСЯ/ НЕКИЙ НЕИЗВЕСТНЫЙ СДЕЛАЛ ЗАЯВЛЕНИЕ, ЧТО ОН УПОЛНОМОЧЕН ПЕРЕДАТЬ СЕКРЕТНОЕ ПОСЛАНИЕ ГИТЛЕРА, ИЗЪЯСНЯЯСЬ ТАИНСТВЕННЫМ ОБРАЗОМ, ОН ЗАЯВИЛ, ЧТО СКОРО БУДЕТ СДЕЛАН СИГНАЛЬНЫЙ ВЗРЫВ И
Нет, не могу я тут оставаться - не хочу до конца жизни торчать однa как перст. Человек рождается не для того, чтобы сидеть в одиночной камере. Одиночество - это, конечно, наказание. Ведь только тех наказывают заключением, кто совершил убийство или сошел с ума, - тex, кто каким-то образом, из-за своих речей или сумасшествия, оказался вне общества. Все остальные, нормальные, связаны друг с другом - мы должны, видимо, идти куда-то, мы делаем что-то все вместе... Мне хочется быть вместе с этими другими, а не торчать тут, будто я совершила преступление. И мне не хочется думать о том, куда именно мы идем, нехорошо так сидеть и думать об этом или задавать себе вопросы. Мы должны стремиться вперед - спотыкаясь, продираясь сквозь ночь, сквозь тьму. Но она со своими вопросами! Они вдвоем еще, чего доброго, меня несчастной сделают, особенно она, ребенок, - она и сама плохо кончит, я это знаю. Постоянно я твержу ей, что совершенно ни к чему так много спрашивать, так обо всем допытываться, обо всем потом размышлять... и какие странные вопросы, какие дурацкие мысли! Тебе нельзя так глубоко вникать в это, говорю я ей, и это правда: кто вникает слишком глубоко, тот пропадает, такова жизнь. Как и он сейчас: он просто сидит и задает себе всевозможные вопросы. Он вырезает черт знает что из газет и откладывает, а какая с этого польза? Я должна сохранять для него все эти газеты, будто мне больше делать нечего! Зачастую я просто сжигаю их в печке или что-нибудь в них заворачиваю. Почему он не хочет чем-нибудь заняться, почему бы ему, скажем, не поразвлечься иногда с голубями, как это делает мой отец, или не пропустить кружечку пива воскресным вечером, как это делают другие мужчины? Они-то идут верным путем, но он... если почитать эти заметки, можно подумать, будто что-то не в порядке, будто что-то явно не в порядке, вот он так и думает: сидит там у себя, словно уже наступил конец света.