– Тебя, вероятно, предпочитали держать в неведении, так как не полагались на твою благонадежность. Но после того, как ему предъявили обвинение? А вслед за тем осудили?

– Я не знала, что и думать. В душе я все же чувствовала вину.

– Видимо, он догадывался о твоем частичном соучастии. Но не стал делать ничего, что могло бы бросить на тебя тень. Поэтому просто молчал и безропотно отправился в тюрьму. Лишь после встречи с Карлом Стивенсом его мнение изменилось. Ведь он уже фактически умирал, и тут вдруг Стивенс рассказал ему о твоем соучастии и о людях, что за этим стояли. Вероятно, в Мериле взыграла обида. И он вернулся сюда, чтобы обелить свое имя.

– Вряд ли можно его в этом винить. – Митци легла на спину и закрыла глаза. – Я так устала. – Внезапно она рывком села. – Боже! Мой сын! Что с ним? Где…

– С ним все в порядке. Сейчас он в интернате. И о происшедшем он ничего не знает.

– Я… Поверить не могу, что только сейчас о нем вспомнила!

Вид у нее был действительно ошеломленный собственным легкомыслием.

– Ты же только что вышла из наркотической комы. Мысли еще не вполне прояснились.

– Ты слишком ко мне добр. – Она о чем-то крепко задумалась. – Хотя у меня такое чувство, что скоро все изменится.

Он встал и посмотрел на нее сверху вниз.

– Ты знаешь, сколько людей влачится по жизни без шанса что-либо исправить?

– Я… Что ты хочешь этим сказать?

– Ты много чего понаделала, Митци. Помогла засудить своего отца. Он от этого очень страдал. Попал в тюрьму, где с ним творились ужасные вещи.

– Я все это знаю. Я была… все равно что не в своем уме от наркоты.

– А теперь нет. Ты чиста, трезва и, надеюсь, мыслишь ясно.

– Чего ты от меня хочешь? – спросила она осторожно.

– Как насчет одного праведного поступка?

– Какого именно?

– Ты идешь в суд и делаешь заявление, которое оправдает твоего отца, возвратив ему доброе имя. А ты приняла бы на себя ответственность за содеянное.

– А оттуда в тюрьму? Ты это просишь меня сделать?

– Мне кажется, я имею право на такую просьбу, учитывая твою усердную попытку снести мне башку в твоем доме.

– Я… В тюрьму я не могу. Мне сына не на кого оставить.

– Возможно, тебе этого удастся избежать.

– Как? – умоляюще произнесла она.

– Твой случай нетипичный. Пожалуй, мне удастся убедить власти заключить с тобой сделку. Ты расскажешь, как все было на самом деле, и тогда репутация твоего отца будет восстановлена, а ты продолжишь жить своей жизнью.

– Ты действительно думаешь, что такое возможно?

– Возможно все. Но помимо очевидных преимуществ, я полагаю, что в этом раскладе для тебя может быть и еще один существенный плюс.

– Какой же?

– Все эти годы, Митци, ты жила с чувством вины. Догадываясь об этом или нет. И это на тебя определенным образом воздействует. Меняет тебя. Заставляет становиться кем-то, кем ты, возможно, быть не хочешь, но неотступно к этому идешь. Пусть даже со всеми деньгами на свете. И это мало-помалу раздирает тебя на части.

Она вцепилась в простыню и взирала на него с глубокой, тоскливой беспомощностью.

– Ты… говоришь так, будто это происходило с тобой.

– Никаких «