– А Ваня – это, значит, ты? – хмуро спросил порученец, который только зло играл скулами, слушая мой рассказ.

– Я. Не дай бог кому-нибудь прожить то же, что и я. Я Сталина очень уважаю, но одного я ему никогда не прощу: то, что проявил мягкотелость простив предателей и тех, кто служил немцам и бандеровцам. Отсидев в тюрьмах, они вернулись в родные края в конце пятидесятых, и там продолжился террор, всё кровью залили. Горели дома, вешали учительниц, снимали кожу с участковых, и всё, что было как в войну. Всё это будет, будет и развал Союза, и, как это ни печально, мину под всё это заложила именно мягкотелость Сталина. Если будет возможностью с ним об этом поговорить, сделаю, но если интересует моё мнение, так я бы создал отдельную комиссию по ликвидации нацистских недобитков, виновных в разных преступлениях на территории нашей страны. Пусть они даже за рубежом, отправлять ликвидатора и убивать, убивать тварей, чтобы дрожали по углам, мочились в постели в страхе, пока их не настигнет кара! А всех тех, что по тюрьмам сидят, их просто закопать. Живьём! И не обращать внимания на мнение других государств, это наше личное дело. Не прощать никогда!

– Я понял тебя. Доказательства?

– Правильный вопрос. Я не так и много событий по сорок девятому году помню, что должны произойти, поэтому записывай. Конец июля будет ознаменован тем, что американцы выведут последние войска из Южной Кореи. В газете, помнится, это читал, да ещё замполит политинформацию устроил. Но про последнюю не помню, я там спал. Ещё там была большая статья о забастовках рабочих в Великобритании и Австралии. Но если нужно проверить меня быстро и качественно, можно просто позвать тех, с кем я служил или воевал. Уж они подтвердят мою личность. После разговора и воспоминаний.

– Фамилии? – карандаш снова замер над блокнотом, где тот делал пометки или записи согласно нашей беседе.

– Весь ИАП. Сто семьдесят девятый гвардейский истребительный авиационный Краснознамённый ордена Богдана Хмельницкого. Командир Ольховский. В этом полку воевал Кожедуб, только в другой эскадрилье.

– Хорошо, – записывая, кивнул тот. – Мне нужно будет отлучиться.

– Это я хорошо понимаю. Меня сюда с вещами привезли, но я бы предпочёл проживать или на служебной квартире, естественно под охраной, или в гостинице. Тот одиночный номер в «Метрополе» мне понравился.

– Об этом не может быть и речи. Конечно, все ваши слова требуют проверки, но пока вас отправят в служебную гостиницу, там вы будете проживать под охраной.

– У меня будет несколько просьб.

– Хм, вот как? – тот посмотрел на меня несколько неоднозначно, видимо мои слова ему не понравились. Я как бы условия ставлю, не по-советски это как-то.

– Не думаю, что они вас напрягут. Если вы представили ту жизнь, что прожил я, то поймёте, она мне не совсем понравилась, та, что после пенсии, и я бы хотел прожить несколько по-другому. Например, я всегда мечтал научиться играть на гитаре, но так и не сподобился. Слегка бренчу, но не более. А я хочу научиться играть хорошо, даже отлично. Так же с пианино. Я готов сотрудничать с Советским Союзом, для меня это естественно, как и дышать, но я также понимаю, что знания, что я несу государству, имеют огромное значение и потенциал. Поэтому и прошу немногого. Ещё мне также хотелось бы научиться фехтовать на шпагах. У меня трость с клинком внутри имеется, а умения нет. Ну и, пожалуй, я бы хотел поучиться навигации, по морским картам, и ходить под парусом. На больших судах, вроде баркасов или шхуны, но не крупных, многомачтовых. Одной, максимум двух мачт хватит. Не лодок. Очень желаю научиться, но тут настаивать не буду. Получится найти старого капитана или шкипера, чтобы он меня учил, просто отлично, нет – не страшно, научусь сам. У меня после реинкарнации память идеальной стала, легко учиться. Ещё я занимаюсь корейской борьбой, не мастер, но немного осталось. Зал бы для тренировок и партнёров для них же. Можно самбистов. Мне понравилось держать себя в форме.