Многие ждали помощи в болезни. Арсений отводил их в сторону и внимательно осматривал. Он определял, в силах ли помочь этим людям. Если чувствовал, что в силах, то помогал. Если же помочь было нельзя, искал возможные слова ободрения. Он говорил:

Болезнь твоя превосходит мои силы, но милость Господня превыше сил человеческих. Молись и не отчаивайся.

Или:

Я знаю, что боли ты боишься сильнее, чем смерти. И я говорю тебе, что уход твой будет тих и ты не будешь терзаем болью.

Многие же задавали вопросы, не связанные с болезнями. Им просто хотелось поговорить с человеком, о котором они много слышали. Таковых Арсений касался рукой, не вступая с ними в беседы. И его прикосновение было глубже любых слов. Оно рождало ответ в голове самого вопрошавшего, ибо тот, кто задает вопрос, часто знает и ответ, хотя не всегда себе в этом признается.

Было, наконец, великое множество тех, кто ничего не лечил и ни о чем не спрашивал, поскольку в каждом народе большинство здорово и не имеет вопросов. Эти люди слышали, что само созерцание Арсения благодатно, и приходили его увидеть.

Дорожные встречи Арсения требовали времени и существенно удлиняли путь его шествия. Но Арсений не пытался ускорить свое движение.

Если я не выслушаю всех этих людей, сказал он Устине, путь мой не может считаться пройденным. Тебя, радость моя, спасут наши добрые дела, а их можно ли явить на самом себе? Нет, отвечаю, не можно, только на других людях, и слава Господу, что Он нам этих людей посылает.

О приезде Арсения становилось известно за несколько дней, и жители заранее решали, у кого он будет останавливаться. Эти люди исходили из наибольшего удобства Арсения, а также из надежды на собственное благополучие. Ведь вместе со славой Арсения разносилось и мнение, что пребывание его в чьем-либо доме сулило хозяину большое благо. Арсений же не всегда селился там, где ему предлагали, но, выбрав глазами человека из толпы, спрашивал у него:

А позволишь ли, друже, мне у тебя остановиться?

И жизнь избранного Арсением с того дня менялась – по крайней мере в глазах земляков. Арсений же ощущал, как менялась и его жизнь. Еще никогда он не испытывал такого прибавления силы. Несмотря на то, что он не жалел себя, помогая просящим, силы ему прибывало гораздо больше, чем он тратил. И он не уставал этому удивляться. Арсений чувствовал, что силу давали те сотни людей, с которыми он встречался. Он лишь передавал эту силу тем, кто в ней наиболее нуждался.

Путешественники проезжали через места, в которых Арсений бывал много лет назад, когда отправился из Белозерска в Псков. Он узнавал виденные прежде холмы, реки, церкви и дома. Ему казалось, что он узнает даже людей, хотя и не был в этом уверен до конца. Все-таки люди быстро меняются.

Арсений вспоминал скорбные события своей юности, но воспоминания его были теплы. Это были уже воспоминания о ком-то другом. Он давно подозревал, что время прерывисто и отдельные его части между собой не связаны, подобно тому, как не было никакой – кроме, может быть, имени – связи между белокурым мальчиком из Рукиной слободки и убеленным сединами путником, почти стариком. Собственно, по ходу жизни менялось и имя.