Однако масштабность задачи, поставленной Диккенсом, не означала пересмотра им своих прежних позиций. Вот почему осуществление задуманного привело к двойственному результату. С одной стороны, в изображении жизни феодальной Франции в романе проявляется мощь Диккенса-художника, а с другой, с особой наглядностью обнаруживается ограниченность взглядов писателя, пугавшегося размаха революционной народной стихии.

Как и в предыдущих своих произведениях, Диккенс показывает, что революционное возмущение народа — ответ на насилие господствующих классов. В первой половине романа мы видим предреволюционную Францию и Англию за полтора десятилетия до начала революции. Писатель находит слова испепеляющего гнева, рисуя деспотический режим феодальной монархии, произвол дворян-крепостников, до предела ожесточивших народ и вызвавших его справедливый протест.

Мы видим в романе нищую, задавленную поборами французскую деревню, бесчеловечную жестокость надменных аристократов, жертвами которой становятся и ребенок, растоптанный копытами лошадей, бешено мчавших карету маркиза, и молодая крестьянка, и ее брат, вступившийся за честь своей сестры, и врач, брошенный без суда и следствия на 18 лет в Бастилию. Все эти эпизоды выразительны и правдивы.

Диккенс внушает читателю мысль о неотвратимости возмездия за все эти жестокости. То здесь, то там в повествовании возникают грозные предзнаменования грядущей расплаты: кроваво-красное вино окрашивает мостовую Сент-Антуанского предместья, багрово-красные блики ложатся на лицо маркиза д'Эвремонда… Это лишь предвестия, — скоро на парижских мостовых прольется настоящая человеческая кровь.

Вторая половина романа — за исключением 10-й главы, содержащей исповедь доктора Манетта, — посвящена событиям революции 1789–1793 годов. Здесь со всей ясностью обнаружилась противоречивость взглядов Диккенса: морально оправдывая революцию, он не мог примириться с ее насильственными методами.

Писателя мало интересует конкретная политическая история Французской революции. В романе нет этапов развития революции, нет борьбы партий, не названы даже имена политических вождей. В сущности, в нем нет и исторических лиц, если не считать кратких упоминаний о французских и английских королях и королевах (имена которых даже не названы) и коменданте Бастилии (также не имеющем имени).

Мало в романе и бытовых деталей, характеризующих жизнь Франции эпохи революции; почти совсем отсутствуют описания революционных событий: кроме взятия Бастилии упомянуто только введение закона о ликвидации имущества эмигрантов, сентябрьские события 1792 года, суд над королем и казнь 22-х жирондистов.

В этом отношении исторический роман Диккенса сильно отличается от распространенной в те годы в Англии литературы того же жанра (романы Дж. Элиот, Ч. Рида, Э. Бульвера и других), перегруженной историческими фактами и деталями.

Диккенса нельзя упрекнуть в умышленном отступлении от исторической правды: у писателя были документальные основания для большинства эпизодов; главным источником ему служила книга Томаса Карлейля «История Французской революции», откуда он почерпнул большинство фактов, а также идею возмездия господствующим классам за их преступления перед народом. Но Диккенс не смог дать объективную картину Французской революции, непомерно сгустив краски в изображении кровавых событий, он погрешил против правды истории; в действительности революционный террор был направлен не против невинных жертв, как это показано в последней части романа, а против контрреволюции, пытавшейся задушить молодую Французскую республику.