Несколько месяцев назад я поехала с лекциями в Европу и попросила дочь Одри сопровождать меня. Во время той поездки у меня появился шанс испытать описанный выше механизм освобождения на себе. Когда Одри была школьницей и готовилась к юношеским олимпийским соревнованиям по плаванию — а это и подъемы в пять утра, и упорные тренировки, и позеленевшие от постоянного контакта с хлоркой волосы, — обычно на соревнования по Техасу и Юго-Западу ее возил отец. Так нам с мужем удавалось совмещать и работу, и семейную жизнь с тремя детьми — мы с Белой были партнерами и делили все обязанности поровну. Но столь разумный подход имел и обратную сторону: каждый из нас что-то упускал в общении с нашими девочками и сыном. Поездка вдвоем с Одри уже не восполнит того времени, которое мы так и не провели вместе в ее детстве и юности. Однако сама идея казалась мне верным способом укрепить наши отношения. Кроме всего прочего, теперь я нуждалась в сопровождении!

Мы поехали в Нидерланды, оттуда в Швейцарию, где с большим энтузиазмом поедали пирожные «Наполеон», такие же вкусные и нежнейшие, как те, что мне украдкой приносил отец, когда вечером приходил домой из бильярдной. Мне уже не раз приходилось возвращаться в Европу после войны и эмиграции, но нынешняя поездка стала для меня особенно целительной, поскольку я оказалась там — в непосредственной близости от своего детства и своего лагерного опыта — вместе с моей прекрасной дочерью и смогла разделить с ней как молчание, так и беседу. Одри рассказала мне о своих планах освоить новую деятельность и вести занятия по преодолению горя и развитию лидерских качеств. Однажды вечером я выступала в Лозанне, в Международном институте управленческого развития — одной из самых престижных школ бизнеса, аудитория была заполнена руководителями ведущих компаний мира. Когда я закончила свою речь, вдруг пришел вопрос, сильно озадачивший меня: «Каково это — путешествовать с Одри?»

Я подыскивала подходящие слова, чтобы точнее передать, насколько особенной стала для меня эта поездка. Пришлось начать с замечания, что довольно часто средний ребенок в семье бывает обделен вниманием. Маленькая Одри росла в основном под присмотром Марианны, своей старшей сестры. Все мое время уходило на их младшего брата; я возила Джона по врачам, так как меня очень беспокоила его задержка в развитии, которую никто не мог диагностировать, и я постоянно искала подходящие методы коррекции и в самом Эль-Пасо, и даже в Балтиморе. Позже Джон окончил Техасский университет, войдя в десятку лучших выпускников; он стал признанным общественным деятелем и сегодня занимается защитой прав людей с ограниченными возможностями. Я бесконечно благодарна всем, кто давал мне возможность лечить сына и оказывать ему столь необходимую поддержку. Но я всегда чувствовала свою вину: за то, что мое внимание было поглощено особыми потребностями Джона, а это, конечно, сказывалось на детстве Одри; за то, что у Марианны и Одри была такая разница в возрасте — целых шесть лет; за то, что бремя собственной травмы я взвалила и на своих детей тоже. Трудно говорить о таких вещах публично, без подготовки, перед незнакомыми людьми, но тогда я испытала своего рода катарсис. Признание вины и просьба о прощении принесли мне явное облегчение.