– Нет, сынок.

Какая странная у неё улыбка. Печальная? Грустная? Не понять. Я такую где-то видел. Точно… у Моны Лизы.

– С ним останусь, люблю я его.

– Бьёт ведь?

Мать тяжело вздохнула:

– Он сегодня мне в ноги упал, когда узнал, что ты Фёдора обидел. Вы ведь как заноза ядовитая у него в сердце были. Поэтому он умолял ослобонить его от этой ноши, рёк, пить боле не будет и руки на меня не поднимет. Вот я вещички собрала и пришла. Вам с ним не жить, и ежли худо без меня – останусь, ежли нет – возвернусь. Муж он мне пред Богом.

Последние слова она почти прошептала и в конце перекрестилась.

Что-то слабо верится в изменение натуры отчима. Ай да ладно, мы пока рядом живём, приглядим. А он, значит, нас уже списал со своего баланса. Да-а, как-то тоскливо обретение полной свободы прошло. Я сгрёб всю рассыпанную по столу мелочь и отдал Машке:

– Сохрани. Купишь что-нибудь памятное к свадебному платью.

Сестрёнка кивнула, взмахнув кудряшками, и с серьёзной мордашкой принялась заворачивать монеты в платок. Слёзы забыты, глазки подсыхают, ну и славно.

– Софья Марковна, э-э… – Дальше решил продолжить на немецком и попросил двадцать пять рублей мелкими купюрами.

Знахарка их быстро принесла и положила передо мной. Пододвинув деньги к матери, я постарался объяснить свои действия:

– Мама, мы желаем тебе счастья, и, если там станет плохо, ты в любое время можешь перебраться жить к нам. Тут небольшая часть наших денег, это твоя независимость от мужа. Не показывай их никому, а придёт чёрный день или помочь кому-нибудь потребуется – воспользуйся.

Опять она плачет. Чё-ёрт! Вроде добро сделал, а на душе хреново, хоть волком вой. Моё мнение о матери Мишки и Машки сегодня сильно изменилось. Я по-прежнему не хотел бы с ней жить, но теперь считал себя обязанным о ней позаботиться.

Перед расставанием поинтересовался, есть ли у нас с сестрёнкой какие-либо документы. На меня не оказалось (родственнички подсуетились), а на Машку имеются. Их спрятала экономка отца, они с матерью дружили. Так уж сложилось, что мои бумаги хранились у поверенного по отцовским делам, и он, гад, сдал их родственникам за круглую сумму. А сестрёнкины оставались в доме, где мы жили, в кабинете отца.

Когда кодла наследничков к нам нагрянула, документов сестры ими найдено не было. Нас даже обыскали перед отправкой в деревню, и все немногочисленные вещи перетрясли, но ничего не нашли. А уже отъехав от дома, мы встретили сынишку экономки, он и передал сохранённые бумаги.

Мать пошарила в своём бауле и извлекла потрёпанные листочки.

– Может, вы сумеете ими распорядиться.

После её ухода мы с Софой всё внимательно осмотрели. Всего две бумажки: выписка из церковной книги о крещении с указанием фамилии и имени отца, а также заверенное нотариусом свидетельство о рождении с признанием отцовства. Но знахарка сказала, этого достаточно для пожалования дворянства. Правда, только в Санкт-Петербурге, здесь вряд ли получится. Ну, уже кое-что. Машка от этой новости зависла, как от зеркальца. Ха, дворянка замороженная!

Да-а, всего месяц назад полагал, до мексиканских страстей далеко, и вот те на!