На ее синей пижаме нарисованы звезды.

— Да. Я хотел расспросить о том, что мы сделали. Вернее, что я сделал. Ну, убийства…

Смотрю не на нее, а на Уоллингфорд. Просто старые кирпичные здания, а я-то надеялся спрятаться в них от своей же собственной жизни, вот глупый.

— Так ты меня сюда притащил только за этим? — Голос у нее недружелюбный.

— На романтическое свидание я бы девушку повел в другое место, как ты понимаешь.

Лила вздрагивает.

— Я видел кое-какие документы. Знаю имена. Просто скажи — они или нет.

— Хорошо. Но вряд ли тебе от этого станет лучше.

— Антанас Кальвис.

— Да. Ты его превратил.

— Джимми Греко?

— Да, — голос у нее тихий-тихий. — И его.

— Артур Ли.

— Не знаю. Если это и ты — то уже без меня. Но раз первые два имени правильные, то скорее всего — и он тоже.

У меня снова трясутся руки.

— Кассель, в чем дело? Ты же и раньше обо всем знал. Всего лишь имена.

Опускаюсь на мокрую от росы траву. Меня тошнит от отвращения к себе. Хорошо знакомое чувство. Я и раньше ощущал себя чудовищем. Оправдывался, что не знаю подробностей и поэтому могу ни о чем не думать.

— Не знаю, ни в чем, наверное.

Девушка садится рядом и принимается рвать травинки. Потом отбрасывает их в сторону, но влажные стебельки прилипли к ладони. Мы оба без перчаток.

— Почему? Почему я это делал? Баррон мог как угодно исказить мои воспоминания, но что же я такое вспомнил — что превратил их в вещи?

— Не знаю, — безо всякого выражения говорит Лила.

Почти машинально глажу ее по плечу, под пальцами — мягкая ткань пижамы. Как высказать свои чувства? Прости, что братья держали тебя в клетке. Прости, что так долго не мог тебя спасти. Прости, что превратил в кошку. Прости, что сейчас заставляю вспоминать прошлое.

— Не надо.

Моя рука замирает.

— Да, извини, я не подумал.

— Папа хочет, чтобы ты на него работал?

Лила поспешно отодвигается. В ее глазах отражается лунный свет.

— Да, сделал мне предложение на похоронах Филипа.

— Какие-то разборки с семьей Бреннанов, — вздыхает она. — Ему часто приходится теперь заключать сделки на похоронах. Ты согласился?

— Согласился ли я продолжать убивать людей? Не знаю. Наверное, у меня хорошо получается. Приятно же, когда что-то хорошо получается?

В моем голосе горечь, но сожаления маловато. Ужас, который я чувствовал раньше, постепенно меркнет, ему на смену приходит смирение.

— А может, они не умирают после трансформации? Может, это вроде анабиоза.

Я вздрагиваю:

— Тогда еще хуже.

Девушка откидывается назад, ложится на траву и смотрит в звездное небо.

— Как здо́рово, что тут, в деревне, видно звезды.

— Не совсем в деревне. Рядом два города и…

Лила улыбается, и мы вдруг начинаем делать что-то не то. Я нависаю над ней, любуюсь рассыпавшимися по земле серебристыми волосами. Она нервно сглатывает, ее шея изгибается, пальцы вцепляются в траву.

Пытаюсь что-то сказать, но о чем же мы разговаривали? Не помню. Все мысли куда-то испаряются. Рот у девушки полураскрыт, ее голые руки скользят по моему затылку, тянут вниз.

Отчаянным, жадным движением накрываю ее губы своими, и она тихонько стонет. Только чудовище на такое способно, но я ведь и есть чудовище.