Безжизненное тело сползало на пол. А он выбежал из подъезда — и тут же ринулся обратно, когда пуля сбила табличку над головой. «Парабеллум» был пуст, какая незадача! Распахнутую дверь второго этажа проследовал без остановки — в квартире пыль стояла столбом, и такое впечатление, что внутри дрались коты. Он запрыгал выше, на ходу вставляя свежую обойму в «Парабеллум». В доме пять этажей, не такая уж и даль. Некоторые двери были закрыты, других просто не было (очевидно, во время зачистки усердно применялись гранаты), но любая квартира сейчас — западня, вариант защищаться и дорого продать свою жизнь. А до такого Иван пока еще не созрел, он еще на что-то надеялся…
Бежать становилось трудно, вымотался. Пробегая мимо четвертого этажа, он стащил с себя ранец, зашвырнул в открытую дверь. Если выживет — вернется, а если нет, то какая разница? Уж лучше никому, чем немцам. Пятый этаж, последний, лестница от пола до люка. Последний закрыт, но замок отсутствует. Он встал на пару секунд, вцепившись в лестницу, чтобы отдышаться, сунул «Парабеллум» в карман. Обе группы встретились на втором этаже — те, что шли из квартиры, и те, что с улицы. Крики, давка. Муть в голове — что он делает? Все равно перед смертью не надышишься. Как глупо, черт возьми!.. Или нормальная штатная ситуация? Иван лез по трясущейся лестнице, пока не уперся головой в крышку чердака. Не будет десяти попыток, только одна! Он ударил плечом, да так, что весь скелет заныл и затрясся — но крышка послушно вылетела наружу! Выбрался на чердак, увяз в каких-то гнилых половицах, в мусоре, в трухе. Лестницу не сбить, крепко приделана, а жаль. В крыше зияли дыры, лучики солнца перекрещивались, словно прожектора зенитных установок. Солнышко вышло, с какой, интересно, радости? Еще одна лестница, деревянная, к слуховому окну. Он снова карабкался, отдувался, вспоминал расположение дома относительно других. Не сказать, что здание впритык, но перепрыгнуть можно. Другой дом, по улице Румбовой, длинный, где он заканчивается, сразу и не скажешь… Иван локтем выбил раму, выпал на крышу, обитую жестью… и покатился вниз, заорав в страхе! Но сумел уцепиться за какой-то обломок, пополз по скату обратно и, добравшись до слухового окна, из которого выпал, стал осматриваться. Крыши, крыши, повсюду крыши… Переломанные, разбитые, где-то откровенно дырявые. Он выбрал направление, припустил, пригибаясь, по коньку. Сам конек плоский — жестяная лента полметра шириной. Торец здания примыкает к равноценному жилому дому — те же пять этажей, только крыша у соседнего не такая крутая. Терять ему было нечего, высоты Иван не боялся. Желанная крыша приближалась, прыгала перед глазами. Край карниза, в который он должен попасть носком, чтобы оттолкнуться…
Нечисть уже лезла из слухового окна, стреляла вдогонку, доносились злобные выкрики. Но что-то подсказывало, что сотрудники СД не прочь взять его живьем, значит, пугают. Он ускорился на завершающем отрезке, ногой на выступ, оттолкнулся… и, пролетев по воздуху метра три, грохнулся на крышу, как мешок с костями. Дикая боль во всех членах, но приземлился грамотно — без увечий. Яростно перебирая руками и ногами, Иван стал карабкаться вверх. Что-то трещало, сыпалось с крыши, прогибались слабые конструкции. Он заполз за выступ чердачного окна, попутно изучая конструкционные особенности крыши. Отнюдь не крутая, а где-то и вовсе плоская. Выступы, бортики, башенки. Вот только с другими крышами она никак не соседствовала…