– Верно, – согласился с ним Херцфельд. – Для Мартинека я грязная свинья.

«И возможно, он прав. Может быть, я действительно тогда вторично убил его дочь, строго придерживаясь должностных инструкций?» – подумал Пауль.

Он покачал головой, как бы подтверждая собственные мысли, и шепотом повторил:

– Я свинья.

– Прекрасно, – прогнусавил Ингольф, обхвативший нос всей пятерней. – После того как мы выяснили это, может быть, нам стоит перейти в другое место, более подходящее для нашего обоняния? Это не нарушит ваши планы? Эй, вы меня, похоже, не слышите?

Херцфельд его действительно не слышал. Погруженный в свои думы, он стал медленно огибать стол.

– Свен Мартинек был специалистом по ритуальным убийствам, – проговорил профессор, больше отвечая своим мыслям, чем обращаясь к Ингольфу.

– И что это значит? – уточнил практикант.

– Он мастерски разбирался в вопросах символики. Зубочистка, воткнутая в волосы трупа, посмертно обстриженные ногти на ногах, ведро для чистки коврового покрытия, найденное возле жертвы, – по этим признакам Свен составлял общую картину убийства и находил подсказки, помогавшие раскрыть преступление там, где всем казалось, что они имеют дело с абсурдным на первый взгляд деянием. Не будь он столь блестящим судмедэкспертом, вполне мог бы стать великолепным криминальным психологом.

– Все это так, но я никак не пойму, что нам мешает вернуться на свежий воздух? – проговорил Ингольф, переминаясь с ноги на ногу так, будто ему приспичило в туалет.

– Не стоит спешить, – сказал Херцфельд и присел на корточки, чтобы взглянуть на разлагающуюся свиную тушу под другим углом зрения.

Ингольф закатил глаза и застонал:

– Надеюсь, что вы рассматриваете животное не для того, чтобы произвести вскрытие?

Херцфельд отмахнулся от него и вновь встал во весь рост.

– Нет, – ответил он. – Предполагаю, что при этом мы только бы зря потеряли время. Мартинек отличался педантичностью и всегда придерживался раз и навсегда установленных правил в работе. Отсюда я делаю вывод, что необходимые указания мы найдем только в человеческих трупах.

– Вы думаете, что где-то здесь лежит чей-нибудь труп?

Произнеся это, Ингольф побледнел еще больше.

– Не могу с точностью утверждать, куда именно ведут нас указатели, – ответил Херцфельд, подумав: «Надеюсь, не к Ханне!»

– Указатели?

– Вот именно.

С этими словами профессор посмотрел Ингольфу прямо в глаза, а затем снова повернулся к столу.

– Топор, деньги, спрей от астмы – все это как-то связано друг с другом, так же как и жара, протокол вскрытия и туша свиньи. Мартинек явно на что-то намекает.

– И на что же?

– Мы что-то упустили. Подумайте, фон Аппен, на что мы натолкнулись на приусадебном участке в первую очередь?

– На снег.

Херцфельд сурово сдвинул брови и отчеканил:

– Я имел в виду резиновые сапоги.

В ответ Ингольф с опаской посмотрел на профессора.

– По-вашему, что они тоже что-то значат? – уточнил практикант.

– «Все происходит по одной причине», – процитировал Херцфельд одно из изречений Мартинека, которыми тот любил разбрасываться при странных находках, стоя у секционного стола. – Сапоги, подходящие мне по размеру, – это не случайность.