В одном из домой живет мой папа. Он говорит, что воображаемое увеличение или уменьшение предметов у меня с детства, от папиных эскизов и моделей декораций. н часто подолгу делал их - крошечную комнату или уголок сада, а я мысленно населяла их людьми. Я приближала глаза к игрушечной сцене и шепотом разговаривала с этими людьми. В детстве я с ними разговаривала...

Вся беда в том, что не начинался снег. А он должен был дать сегодня одно из самых грандиозных своих представлений.

"Это стыдно, маэстро, так ломаться! Ну прошу же вас, прошу!"

- Что ты там бормочешь? - спросил Максим и сел на кровати.

- Я хочу снега, - ответила я, не поворачивая головы.

- А я хочу курить. Подай-ка мне спички с подоконника.

Я бросила ему спичечный коробок, он закурил.

- Что за тип звонит тебе в последнее время? - подняв бровь, строго спросил он.

- У тебя сейчас идиотская поза какого-нибудь американского босса, сказала я. - Это не тип. Это, предположим, инженер. Он проектирует землеройки, или сено косилки, или сноповязалки. Он объяснял, я не запомнила что.

- Какие землеройки?! - вдруг закричал Максим так, что я вздрогнула. Редко он так сразу распаляется. - Что ты за человек! Тебя же из дому нельзя выпустить, ты же, как свинья лужу, ищешь для себя идиотские приключения!

- Макс, пожалуйста, не так интенсивно... - У меня с утра болели спина и мой проклятый правый бок, а тут еще больше разболелось.

- Ты отдаешь себе отчет в том, что надо таким "инженерам" от таких дурочек, как ты? - сухо спросил он.

- Представляешь, каким нужно быть уродом и кретином, чтобы что-то хотеть от меня? - подхватила я.

Тогда он стал пугать меня всякими невероятными историями, которых в жизни, как правило, не бывает. Он долго говорил, так долго, что мне показалось, будто я успела раза три заснуть и опять проснуться. А бок болел все сильней и сильней, и я старалась, чтобы Макс не заметил, как я цепляюсь за него.

Но он заметил.

- Опять?! - крикнул он, и в глазах его застыл ужас. У них всегда такие глаза, когда у меня приступы. Он ринулся в коридор и стал набирать номер отцовского телефона. В коридор, в трусах. Там же холодно...

Пока он паниковал и кричал в телефон, я тихонько лежала на диване, скорчившись, и молча смотрела в окно. "Эх ты... - мысленно упрекала я снег. - Так и не начался..."

Я знала, что это последние спокойные, хоть и болевые минуты. Сейчас приедет на такси отец, приедет "скорая" и все завертится, как в немом кино...

Нам повезло. Дежурил мой дорогой доктор с чудесным именем - Макар Илларионович. Девять лет назад он удалил мне почку, и меня чертовски интересовало, что он будет делать на этот раз. Макар Илларионович был ранен во время войны, ранен в шею, поэтому, когда он хотел повернуть свою совершенно лысую голову, приходилось разворачиваться плечом и грудью. Он был замечательным хирургом.

- Так, - хмуро сказал он, осматривая меня. - И чего ты здесь околачиваешься? Ты мне совершенно не нужна!

Он что-то буркнул медсестре, та подошла ко мне со шприцем. "Теперь все в порядке", - подумала я, цепенея от боли.