Он рассказывал это очень просто и твердо. Как-то повествовательно, как сказку рассказывал: "Жили-были..." И от этого делалось еще страшней, и хотелось сжимать кулаки и плакать оттого, что это было на свете...

- Я не знаю, зачем все это тебе рассказываю, - виновато сказал он. - Я приготовил положительные эмоции, целый вагон хороших анекдотов. Но когда я тебя увидел, то понял, что анекдоты не нужны. Поэтому рассказываю что-то не то...

- Именно то! - нетерпеливо перебила я его. - Именно, именно то!

- Ну тогда слушай дальше, - сказал он и переложил сетку с колен на скамейку. Апельсины свободно раскатились, и один даже упал со скамейки, застряв в сетке и оттягивая ее, как баскетбольный мяч. - У бабули не осталось ни одной дедовской фотографии. Так уж получилось. Люди редко в то время фотографировались, и потом, она тотчас же уехала из того городка, где жила с дедом. Я не думаю, чтобы она забыла его лицо. Ведь мой отец поразительно похож на деда, а я, говорят, еще больше. Нет, конечно же, она прекрасно помнила его лицо, хотя с того дня прошло пятьдесят лет... И вот это было совсем недавно, месяца три назад - какие-то дальние родственники из Киева прислали вдруг фотографию деда. Они, наверное, копались в своем альбоме и наткнулись на нее. Сначала не могли вспомнить, кто это, а когда догадались, решили прислать ее нам. И то правда - зачем валяться чужой фотографии в семейном альбоме... Ты знаешь, я никогда еще не видел таких лиц у людей, какое было у бабушки, когда она распечатала письмо с фотографией. Знаешь, это, наверное, совсем нелегко - увидеть лицо любимого, которого похоронила пятьдесят лет назад. Она не сказала ни слова и весь день провозилась на кухне. Но ночью... У нас тесновато, и мы с бабушкой спим в одной комнате. И я слушал, как всю ночь она проговорила с дедом. Плакала и говорила: "Ну, как я тебе нравлюсь? Посмотри, на что я стала похожа. Ты видишь эти руки? Что же это творится, боже мой, что твой младший внук на год старше тебя?" Потом, утром, она мне призналась: "Когда я разорвала конверт и оттуда выпала его фотография, у меня помутилось в голове, и я, знаешь, на самую маленькую секунду подумала, что мне двадцать два года, а он уехал на ярмарку, в Дунаевцы, и пишет мне оттуда письмо. А его смерть и вся моя жизнь - это просто страшный сон, который снился прошлой ночью..." Больше ничего интересного я не расскажу. Ешь апельсин, не напрасно же я за ними в очереди стоял!

- Мне эта жизнь кажется удивительно прозрачной и ясной... - задумчиво проговорила я. - Можно смотреть на мир сквозь историю этой скорбной жизни и отсеивать добро от зла...

- Я хочу, чтобы ты съела апельсин на моих глазах. Вот смотри, я его почистил... Кто это идет там, в конце аллеи?

- Это Макар Илларионович! - испугалась я. - Сейчас мне влетит за то, что я в тихий час здесь болтаюсь!

- Что за имя, боже! - сказал он. - Карл у Клары украл кораллы.

Но Макар Илларионович даже не остановился. Он стремительно прошел мимо нас, не взглянув на меня, и скупо обронил:

- Долго не сиди. Сыро... - Его удаляющаяся четырехугольная спина в белом халате казалась мне оплотом надежды и веры.