Все это было очень похоже на фотографии в рекламных проспектах туристических агентств. Мне вспомнилась одна такая — горнолыжный курорт на севере Файандленда. Там была такая же атмосфера натужного веселья и сомнительной дружбы, те же кричащие, словно из каталога синтетических красок тона.
В самом дальнем конце конторы было выделено нечто вроде холла для посетителей с несколькими удобными креслами, расставленными вокруг низкого стеклянного стола. На столе небрежно валялась пачка лотерейных билетов, явно помещенная сюда с рекламными целями. По ближайшем рассмотрении оказалось, что все эти билеты погашены надпечаткой «ОБРАЗЕЦ. НЕ ДЛЯ ПРОДАЖИ», однако это было единственное, что отличало их от билетов настоящих, вроде того, который принес мне выигрыш.
И тут я сумел наконец-то понять смутное чувство неловкости, не покидавшее меня с самого момента выигрыша.
Лотерея существовала не для меня. Лучше бы выиграл кто-нибудь другой.
Главным призом Лотереи Коллаго был курс атаназии: истинное, медицински гарантированное бессмертие. Если верить рекламе, клиника добилась стопроцентного успеха: ни разу еще не случалось, чтобы люди, прошедшие все процедуры, потом умирали. Старейшая пациентка, которой было уже сто шестьдесят девять лет, выглядела от силы на сорок пять и, как сообщалось, соответствовала этому возрасту и во всех остальных отношениях. Ее часто показывали в телевизионной рекламе Лотереи: то она играла в теннис, то танцевала, а то решала кроссворды.
Пока все это не касалось меня лично, я нередко отпускал сардонические шуточки, что, если вечная жизнь как-то связана с обязательством решать кроссворды, я уж лучше помру молодым.
А еще у меня давно было ощущение, что каждый раз выигрывают не те, какие нужно, люди — люди, не выделяющиеся из общей массы ничем, кроме случайного везения.
При всем том, что я знал теперь о Лотерее, некоторые из выигравших получали широкое освещение в прессе. Как правило, эти победители оказывались тусклыми, ординарными людьми без амбиций и вдохновения, абсолютно неспособными представить себе, что это такое — жить вечно. В своих интервью они неизбежно скатывались на благостную чушь насчет добра и работы во благо общества, причем ясно чувствовалось, что все они говорят по одной и той же шпаргалке. А кроме того, пределом их мечтаний было увидеть выросших внуков, или устроить себе длинный-длинный отпуск, или уйти на пенсию и поселиться где-нибудь в провинции, в симпатичном маленьком домике.
В прошлом мне не раз доводилось посмеиваться над приземленными мечтами этих недалеких людей, а вот теперь неожиданно выяснилось, что я и сам ничем их не лучше. Если я чем-то и заслужил свой выигрыш, то лишь минутным и, в конечном итоге, бессмысленным состраданием к искалеченному солдату. Я оказался таким же тусклым и ординарным, как и все прочие победители. У меня не было более-менее интересных планов на будущее. Прежде жизнь моя текла тихо и мирно, безо всяких излишеств; после курса атаназии она, надо думать, останется точно такой же. Если верить рекламе, мне предстоит еще по меньшей мере полтораста, а то и четыреста — пятьсот лет этой тягомотины.