— Что я тебе говорила насчет вранья, Памела?! — завопила Джорджия Эндрисон, вцепившись девочке в плечо — да так крепко, что пальцы вдавились в плоть.

— Она не врет! — крикнула Уилла. — Поезд сошел с рельсов и рухнул в овраг! Теперь я вспомнила и вы тоже! Ведь правда? Правда? Да у вас на лице все написано! На вашем поганом лице!

Не глядя в ее сторону, Джорджия Эндрисон показала Уилле средний палец. Другой рукой она продолжала трясти Пэмми — взад и вперед, взад и вперед. Дэвид видел то ребенка, то обугленный труп. Почему начался пожар? Теперь он вспомнил, как поезд улетел в овраг, но откуда взялось пламя? В памяти ничего не осталось. Или, быть может, он не очень-то и хотел вспоминать.

— Что я тебе говорила насчет вранья? — не унималась Джорджия Эндрисон.

— Врать нехорошо, мамочка! — сквозь рев выговорила Пэмми.

Мать потащила ее в неосвещенную часть зала. На какое-то время все замолчали, слушая непрекращающийся визг. Наконец Уилла повернулась к Дэвиду.

— Ну как? Достаточно?

— Да, — ответил он. — Пойдем.

— Делай ноги, раз сильно надо, не хлопни дверью себя по заду! — посоветовал заметно оживившийся Биггерс, чем вызвал у Дадли очередной приступ ослиного смеха.

Уилла потащила Дэвида к выходу. В дверях по-прежнему стоял, скрестив руки на труди, Фил. Дэвид сбросил руку Уиллы и подбежал к Хелен Палмер — та сидела в углу и раскачивалась. Она подняла на него безумные глаза.

— А на ужин у нас рыба, — еле слышно прошептала старуха.

— Насчет этого вам лучше знать, — сказал он, — но вот с запахом вы попали в точку. Старые вонючие крекеры… — Он оглянулся. Из пронизанного лунными лучами полумрака, который при сильном желании можно было принять за флуоресцентный свет, на него с Уиллой смотрели десятки глаз. — Такой запах появляется в заброшенных помещениях, когда они долго пустуют.

— Лучше иди отсюда, приблуда, — проговорил Фил Палмер. — Твои теории тут никому не нужны.

— Да понял я, — произнес Дэвид и вышел вслед за Уиллой в ночь, навстречу лунному свету. Вдогонку ему унылым осенним шелестом неслось:

— Час от ч-часу не легче!

Дэвид отмахал за ночь девять миль, но ни капельки не устал. Наверное, призраки не ведают усталости, как и голода с жаждой. Да и сама ночь была уже не та, что прежде. В небе, словно новенький серебряный доллар, сияла полная луна, а стоянка перед баром опустела. На гравийной дорожке стояло несколько фур, у одной полусонно урчал двигатель и горели дополнительные фары. Вывеска на козырьке сменилась: «В ВЫХОДНЫЕ ВЫСТУПАЮТ «КОЗОДОИ». ПРИВОДИ ПОДРУЖКУ, ВЫПЕЙ ХОТЬ КРУЖКУ».

— Какая прелесть, — сказала Уилла. — Приведешь меня, Вольф Перрипугер? Я ведь твоя подружка?

— Моя, приведу, — ответил Дэвид. — Только что нам теперь делать? Хонки-тонк закрыт.

— Зайдем внутрь, что же еще.

— Двери-то заперты.

— Пока мы не захотим иного. Ощущения, не забыл? Ощущения плюс ожидания.

Дэвид не забыл. Он потянул на себя дверь, и та отворилась. К знакомым запахам теперь примешивался приятный сосновый аромат какого-то чистящего средства. Стена опустела, на барной стойке выстроились ножками вверх табуретки, однако неоновый контур хребта Уинд-Ривер до сих пор горел — то ли хозяева всегда его так оставляли, то ли сказались ожидания Уиллы и Дэвида. Больше было похоже на второе. Танцплощадка, отражаясь в зеркалах, казалась сейчас необъятной. В отполированных глубинах мерцали вверх тормашками неоновые горы.