Когда поезд объявили по громкоговорителю хрипяще-сипящему, то Вовка, прямо, подскочил со своего чемодана и ринулся на перрон, позабыв о спине. Спина вскоре напомнила. Уже протискивался в вагон и чемоданом зацепил за узел крикливой женщины с целым выводком детей, и тут же получил от неё толчок в спину. Может мазь, доставшаяся Фомину от самого маршала Тимошенко, и была чудодейственная, как уверял Василий Сталин, но болью прострелило изрядно.
Досталось Вовке нижняя полка в плацкартном вагоне. Он засунул под лежанку твёрдую (как спать на такой с больной спиной?) чемодан и хотел забиться в угол, пережидая сутолоку «вселения» временных жильцов, но не тут-то было. Эта самая крикливая тётка оказалось соседкой и, уперев руки в то место, где должна быть талия, поинтересовалась, а не охренел ли «дядя Стёпа», она будет с двумя маленькими детьми и одним побольше лазить по верхним полкам, как обезьяна, а здоровый лоботряс (или долботряс, Вовка не расслышал, у тётки яблоко в зубах было) занимать нижнюю полку. Уточнять лоботряс он или долботряс, Челенков постеснялся. Вдруг, третье, какое, прозвище получит. Мысль она материальна, признаешь, что ты долботряс, так им и станешь.
Хотел Фомин сказать, что он не здоровый, а больной «лоботряс», но представил это ползанье по полкам выводка всю ночь и решил, что лучше один раз пострадать и взгромоздиться наверх, чем терпеть это всю ночь и всё утро. Правда, был минус. Нет, он так и так был. Плацкартные вагоны для людей ростом метр девяносто приспособлены, ну, очень на «троечку». Ноги будут торчать поперёк прохода и товарищи, которым приспичит шляться ночью туда-сюда, будут на них постоянно натыкаться. Нижняя полка чуть шире, и там можно хоть колени подтянуть к себе и улечься на бок, а на верхней в такой позе можно и вниз сгрохотать. И головушкой о стол. Пардону просим – Фейсом об тейбл.
- Сейчас выдадут бельё, и я поднимусь на вторую полку, - пообещал Вовка и попытался отрешиться от суеты вагона, но не тут-то было. Напротив, на вторую нижнюю полку, уселся дедок, с медалями, в солдатской форме без погон, и сходу приступил к трапезе. Всё те же яйца, и всё те же огурцы солёные. И ещё что-то кислое и вонючее, что Фомин идентифицировал, как самодельный козий сыр. Запах раздражал. Проведший половину жизни в разъездах, Фёдор Челенков, наверное, вот только сейчас полностью осознал, что прогресс – это просто замечательно. Так хорошо, молния его в СССР послевоенный запулила, а ну как отправила бы в средневековую Европу с её вечными войнами и антисанитарией.
Перед тем, как завалиться на свою теперь верхнюю полку, Вовка опять намазался маршальской мазью. Если честно, то мазюка Вишневского помогала лучше, после неё намазанное место горело прямо, и эта теплота заглушала любую боль. Так, что Вовка даже пожалел, что Василия Сталина послушал и взял у него эту мазь. Эта наоборот чуть холодила, значит, была с новокаином, наверное, до каких высот достигла сейчас фармацевтика в Германии, понятия не имел Челенков. Боль тоже почти прекращалась, но через час действие импортного средства заканчивалось.