Ничего другого я и не желала. В Гандюмасе Филипп будет принадлежать только мне. Одного лишь я боялась – как бы он там не соскучился, но я заметила обратное: в деревне он вскоре обрел прежнее равновесие. В Париже, хоть он и утратил Соланж, у него оставалась надежда – разумеется, тщетная и все же неистребимая. Стоило раздаться телефонному звонку, и у него вырывался инстинктивный жест – хорошо знакомый мне жест, от которого он еще не отвык.

Во мне всегда болезненно отзывались все волнения Филиппа; поэтому я знала, когда мы куда-нибудь выезжали вместе, что он боится встретить ее и в то же время желает этого. Он понимал, что еще заворожен ею и что, если ей захочется, она легко может его вернуть. Он понимал это, но понимал также, что и чувство собственного достоинства, и забота о своем благополучии велят ему не допускать возврата к прежнему. В Гандюмасе, в обстановке, которая никогда не была связана с образом Соланж, он понемногу начал ее забывать. Через неделю вид у него уже стал лучше, лицо посвежело, взгляд сделался яснее, сон улучшился.

Стояла прекрасная погода. Мы вместе совершали большие прогулки пешком. Филипп сказал, что намерен впредь следовать примеру своего отца и больше внимания уделять фермам, которые он сдавал крестьянам в аренду. Мы каждый день ходили в Гишарди, в Брюйер, в Резонзак.

Филипп бывал на фабрике только утром; днем он всегда отправлялся куда-нибудь вместе со мной.

– Знаете, что нам хорошо бы сделать? Возьмем книжку и будем читать вслух где-нибудь в лесу.

Вокруг Гандюмаса много уединенных тенистых уголков; иногда мы располагались во мху, у широкой просеки, над которой сходились ветви деревьев, образуя как бы приделы нежно-зеленого собора; иной раз устраивались на стволе поваленного дерева, иной раз на скамейке, некогда поставленной по желанию дедушки Марсена. (Филиппу очень нравились оба «Силуэта женщины», «Тайны княгини де Кадиньян»[28] и некоторые новеллы Мериме – например, «Двойная ошибка» и «Этрусская ваза», – а также рассказы Киплинга и стихи.) Иногда он поднимал голову и спрашивал:

– Я вам не надоел?

– Да что вы! Я счастлива, как никогда.

Он на мгновенье задерживал на мне взгляд, потом продолжал. Дочитав книгу, мы обменивались мнениями о героях, об их характерах и нередко переходили на реальных людей. Однажды книжку принесла я, причем не хотела сказать, как она называется.

– Что же это за таинственная книга? – спросил он, когда мы сели.

– Это книжка, которую я взяла из библиотеки вашей мамы и которая сыграла, Филипп, определенную роль в вашей жизни; по крайней мере, так вы мне писали когда-то.

– Догадываюсь! Это мои «Русские солдатики». Как хорошо, Изабелла, что вы их разыскали! Дайте мне.

Он полистал книжку, и мне показалось, что он и рад ей, и немного разочарован.

– «Они предложили избрать королеву, школьницу, которую все мы хорошо знали: Аню Соколову. То была девушка на редкость красивая, стройная, изящная и ловкая… Мы склонили перед королевой головы и поклялись свято блюсти закон».

– Но ведь это же прелесть, Филипп, и, кроме того, это так похоже на вас! «Мы склонили перед королевой головы и поклялись свято блюсти закон». Тут есть еще чудесный рассказ о том, как королева выразила желание получить какую-то вещь и с каким трудом герой добыл ее… Подождите… Дайте-ка мне книжку… «"Боже мой, Боже мой! Как вы старались! – воскликнула королева. – Благодарю вас!" Она была очень довольна. Когда я прощался с нею, она еще раз пожала мне руку и добавила: «Если я останусь вашей королевой, то велю генералу особо наградить вас». Я поклонился и ушел, тоже очень довольный…» Вы на всю жизнь так и остались этим маленьким мальчиком, Филипп… Зато королева не раз менялась.