Кивком головы следователь прервал отца Планта.

— А не известно ли вам, господин мировой судья, — спросил он, — прекратились ли в это время свидания в гостинице «Бель имаж»?

— Полагаю, что так, — ответил судья.

— А я в этом почти убежден, — подтвердил и доктор Жандрон. — Мне часто приходилось слышать — а ведь в Корбейле известно все, — что между Треморелем и прекрасной незнакомкой из Парижа произошло крупное объяснение. После этой сцены их уже не видели больше ни разу в гостинице «Бель имаж».

Старик судья усмехнулся.

— Мелен не на краю света, есть гостиницы и в Мелене, — сказал он. — На хорошей лошади можно доскакать отсюда и до Парижа. Госпожа Треморель могла ревновать, так как у ее мужа в конюшне всегда имелись отличные рысаки.

Что этим хотел сказать отец Планта? Он просто рассказывал или же компрометировал? Судебный следователь внимательно посмотрел на него, но лицо судьи выражало глубокое спокойствие. Он рассказывал эту историю так же, как рассказывал бы и всякую другую.

— Продолжайте, — сказал Домини.

— Увы! — произнес отец Планта. — Ничто не вечно под луной, даже страдания. Я могу утверждать это вернее, чем кто-либо другой. Скоро за слезами и отчаянием первых дней последовала вполне понятная взаимная печаль графа и Берты, а затем приятная меланхолия. А через год после смерти Соврези Треморель уже женился на его вдове.

Во время этого рассказа мэр Орсиваля, желавший возразить, то и дело выражал знаками свое негодование. Под конец он не сдержался.

— Ну вот, самые точные сведения! — воскликнул Куртуа. — Самые точнейшие! Но позвольте вас спросить, какое они имеют отношение к интересующему нас вопросу, а именно, как найти убийц графа и графини Треморель?

— Эти сведения необходимы для меня, — возразил Домини. — Я нахожу их достаточно проясняющими дело. Во-первых, эти свидания в гостинице! Вы даже и не знаете, до каких крайностей может довести женщину ревность. — И он остановился, отыскивая связь между этой дамой из Парижа и убийцами. — Теперь мне остается только узнать, — сказал он потом, — как ладили между собой супруги Треморель?

— Вы спрашиваете, как ладили между собой новобрачные? — быстро начал мэр Куртуа, чтобы не дать Планта заговорить. — Во всей моей общине лучше меня этого не расскажет никто, так как я был их самым близким… близким другом. Воспоминание о бедном Соврези послужило для них связующим звеном счастья. Они и меня-то полюбили именно за то, что я часто говорил о нем. Ни малейшего облачка, ни одного резкого слова. Гектор — уж простите, что я так фамильярно называю несчастного графа, — был без ума от своей жены.

— А графиня? — спросил отец Планта не столько наивным, сколько ироничным тоном.

— Берта! — воскликнул мэр. — Да я несколько раз даже ставил ее в пример своей жене! Берта!.. Она была достойной и Соврези, и Гектора, двух мужчин, лучше которых я не встречал за всю свою жизнь. — И, заметив, что его энтузиазм несколько удивил слушателей, он продолжил: — У меня свои причины так выражаться, и я не опасаюсь делать это перед людьми, профессия и характер которых гарантируют мне их скромность. Соврези при жизни оказал мне большую услугу… когда я добивался поста мэра. Что же касается Гектора, то я считал его совершенно покончившим с увлечениями молодости и даже думал, что он неравнодушен к моей дочери Лоранс. Я даже мечтал о том, как бы поприличнее устроить эту свадьбу. И если у графа Тремореля был титул, то и я дал бы за дочерью такое приданое, что их герб можно было бы отлить из золота. К несчастью, события изменили мои планы.