Свидетельств этого, хорошо документированных в традиционных цивилизациях, друг от друга очень далеких, слишком много, чтобы избежать мысли, будто бы метафизика пола — чистая фантазия. Да, сегодня многие аспекты эроса атрофированы, латентны, почти не различимы. В обычной половой любви это только следы, знаки, чтобы их как-то выделить, выявить нужно нечто подобное дифференциальному и интегральному исчислению в математике. В самом деле, вряд ли древние сакрально-инициатические формы эроса случайны, вряд ли в них было что-то чего бы не было, пусть сокрыто, и в простом человеческом переживании. Но трудно представить себе, что же превратило переживание в привычку, бесконечно далекую от изначального опыта. Скорее всего, переживание это со временем выродилось, утратило остроту и просто отмерло в нашем цивилизационном цикле, ориентированном на материальный мир. Справедливо сказано: "Отрадно, что человечество занимается любовью глупо и бессознательно, как все, что оно делает; благодаря этому тайна любви еще занимает достойное ее высокое место[3]'. Отсюда ясно, что исключительные значения эроса можно засвидетельствовать лишь исключительным образом. Но именно они, хотя и составляют единое целое с аналогичными свойствами на низшем уровне, служат ключом к пониманию как глубинно-потенциального, так и профанического. К. Моклэр[4], не имея, может быть, в виду большего, чем вариации профанической и, так сказать, естественной страсти, высказывает, однако, проницательную мысль: "в любви все совершается бессознательно, а тайне ее причастно лишь ничтожнейшее меньшинство… В бесчисленной толпе человекоподобных слишком мало собственно людей, да и среди них маловато осознающих смысл любви"[5]'. Здесь, как и везде, статистика не скажет ничего. Доклады доктора Кинзи[6] о "границах допустимого в половых отношениях цивилизованного общества" в лучшем случае издержки, в худшем — пошлость. Нас это не интересует. Ценно только "нормальное" в высшем смысле этого слова.

Итак, обозначим области нашего внимания. Прежде всего, конечно, область эротико-половых переживаний в их полном объеме. Сюда входит и профаническая любовь, известная, наверное, и Ромео какому-нибудь, и какой-нибудь Джульетте. Но тут и намеки на иное, выходящее за рамки обычного, физического или чувственного. Они есть даже в лексиконе влюбленных и в характерных формах их поведения. Все это "валяется под ногами": нужно только присмотреться, и вещи, значительные для нашего исследования, будут открываться сами.

Материал для феноменологии профанической любви можно найти у романистов и драматургов: ведь сегодня их излюбленными объектами стали любовь и секс. В своем роде их продукция имеет некую ценность свидетельства, "человеческого документа", хотя бы потому, что, как правило, реально происшедшее или личное переживание служит сюжетной основой художественного произведения. Несколько добрых слов их искусство все же заслуживает, ибо оно предлагает нам в достаточной степени правдивые описания мыслей, чувств и поступков героев, не всегда выдуманные. Интересно отметить, что там, где описываются чужие переживания, повествование напряжено, выпукло, целостно; все детали происходящего отчетливее, яснее, чем в реальности. "Свое" же — неполно, немо, почти сокрыто. Иногда этим романы и интересны; к тому же в них описаны весьма разные формы