– Какая честь для меня! – воскликнул офицер. – Я лишь ротмистр, а пленяю дивизионного генерала Франции.

Ну, в таких случаях лучше идти вперед… Моро тронул лошадь шенкелями, в жестоком посыле она перемахнула канаву.

– А вы не подумали, сударь, какая честь сложить оружие перед генералом Моро? Успокойте своих солдат…

Опытный воин, он вмиг уронил голову к холке коня, и пуля прошла над затылком. Палаш – вон, вон, вон…

– А! – с надсадой произнес Моро и видел, как развалилась медная каска. – А! – повторил он, рубя снова, и видел, как голова стала отделяться от шеи…

Один штык погрузился в круп лошади, как в тесто, другой болью пронзил ногу Моро, и он ускакал прочь, провожаемый пулями. Лагори сначала заметил ранение животного:

– Из нее хлещет, будто кагор из дырявой бочки.

– Да, Лагори, да, дружище… Но еще не отлита пуля, на которой было бы начертано: гражданин Моро!

Кампания затягивалась. Моро был вынужден подчинить свою, тактику общей стратегии войны. Одним флангом он упирался в крепость Ульма, где засел Край со своей экземой, другим флангом прикрывал армию Бонапарта в Италии – со стороны альпийских проходов. Генералы, не всегда зная истинные причины его сдержанности, упрекали Моро напрасно…

Кавалерия долго ехала ореховым лесом.

– Лагори, у меня набежал полный сапог крови, а кобыла стала хромать. В первой же деревне устроим ночлег. Хочу выспаться на хорошей и мягкой постели… Заодно напишу первому консулу о наших делах в Тироле.

Деревня была богатой, чисто выметенной, улица вымощена, как в городе, для Моро отвели каменный дом. Молодая хозяйка с ворохом бус на шее проколыхала перед генералом «колоколом» пышной тирольской юбки. Настала ночь.

– Вы долго будете еще писать?

– Нет, фрейлейн. Я разве мешаю?

– Мне все равно, – безразлично отвечала она…

Решительно раздевшись, женщина легла в постель. Моро перечитал письмо к Бонапарту: «Мы тут с Краем играем в жмурки (nous tа^tonnos), он с целью держаться при Ульме, я – чтобы удалить его оттуда… теперь я принудил противника отодвинуться к Тиролю, стало быть, он уже не опасен. Что можно сделать еще в вашу пользу?..» Крестьянка терпеливо ожидала его на громадной постели – молодая, здоровущая, доступная, как вода из вечной реки человеческой жизни.

– Ну, ладно, – сказал ей Моро, – а где твой жених?

– Он капралом в крепости Ульма.

– Если так, чего ты развалилась передо мною?

Ответ крестьянки отражал историю всей Европы:

– Сколько веков все армии шляются через нашу деревню, а для женщин все кончается одинаково. Так лучше с одним генералом, нежели тебя завалят в хлеву десять солдат.

Моро обмакнул перо в чернила, выделив фразу о том, что не берет контрибуций с Баварии, Вюртемберга и Франконии, дабы не возмущать жителей насилием. Задумался.

– А разве тебе не стыдно? – спросил он.

– Так поступала прапрабабка при ландскнехтах герцога Валленштейна, ложилась прабабка при походах великого Тюренна. Зато из наших сундуков не тягали приданое.

– Ах, сундуки! – догадался Моро. – Но я не Валленштейн, даже не Тюренн, и веду за собой не шайки разбойников… Ты лучше встань и сочини письмо для своего жениха. Когда я возьму Ульм, я сыщу его среди пленных, пусть радуется…