– Юридически. А морально?

– Юридически – законно! Все остальное не в счет. Есть только один закон и множество моралей. Не ищи извинений своему сыну, наши решения исходят от нас самих. У всех бывают различные обстоятельства, но каждый делает свой выбор. Твой сын сделал плохой выбор.

– Именно.

– Ты позволишь ему и дальше спать?

– А что изменится, если я его разбужу?

Поль Арну не сумел сдержать раздраженный жест:

– Пусть исправляет то, что натворил!

– Слишком поздно.

Поль Арну нервно поднялся.

– Если гонг прозвучал, разойдемся по домам, и пусть полиция извлекает нас из постелей. Morituri te salutant[10].

Вильям Гольден устало вздохнул и движением пальца заставил Поля Арну сесть обратно.

– Поговорим о деньгах. Вы с коммерческим директором проверили счета?

– К несчастью, да.

– Какова итоговая сумма?

– Получалось три миллиарда. На самом деле все четыре.

Цифра прозвучала как бесшумный взрыв. Вильям Гольден и представить не мог, что долги фонда достигли такой планки.

Помолчав пару минут, Поль Арну добавил:

– Чуть больше четырех.

– Можешь не продолжать. На этом уровне миллионы все равно что семечки.

Повисло молчание, оно длилось дольше прежнего. Вильям Гольден выпрямился, открыл дверцу, за которой обнаружилась коллекция бутылок – смоляных, янтарных или цвета топаза – на подсвеченных полках. Он обескураженно оглядел этикетки:

– Обычно я говорю, что каждой ситуации подходит определенный виски, но, боюсь, у меня идиотские привычки. Не представляю, какой именно…

– Бери самый дорогой. Hic et nunc[11]. Не стоит откладывать на завтра.

Вильям Гольден согласно кивнул, взял бутылку тридцатилетней выдержки, разлил по стаканам жидкость, каждая капля которой стоила, как золото, и уселся рядом с Полем Арну.

Они угрюмо чокнулись. Вильям отпил глоток, поморщился от удовольствия, прищелкнул языком и решительно продолжил:

– Наша возможность компенсировать?

– Ты о банке? Четверть суммы.

– А моя? Как частного лица?

– Еще меньше. Даже если продашь все, что имеешь.

– Нам не выстоять?

– Нет.

– Значит, разорение?

– Значит, разорение.

Они покачали головой. Дело всей жизни – их творение – только что потерпело крах. Никакие слова не могли передать их смятение.

Молчание было наполнено угрызениями, сожалениями, страхом за будущее. Мысли в их головах мешались – неисчислимые, торопливые, незаконченные – и тут же исчезали под наплывом новых.

Рефлекторно, как богомолец перебирает четки, Вильям взялся за часы и открыл крышку, чтобы глянуть на фотографию.

Поль Арну удивился:

– Что за…

– Ничего, – сухо ответил Вильям, захлопывая крышку.

Стараясь выглядеть естественно, он посмотрел на циферблат, потом указал на дверь, ведущую в конференц-зал.

– Они уже час там дискутируют… Пойдем послушаем, до чего они додумались.

Поль Арну со скептическим видом пожал плечами. От тех людей он не ждал никаких предложений. Кстати, он вообще больше ничего не ждал. Покачав головой, он пробормотал обвисшими губами:

– Что мы здесь делаем? Какой смысл собирать кризисный совет на «Титанике», если айсберг уже вспорол его корпус? Нам не предотвратить неизбежное кораблекрушение. Мы ничего не спасем.