— Кстати, — спросил меня старший из офицеров, когда хирург окончил свою перевязку, — куда отнести тело вашего друга?
— На улицу Бурбонов номер шестнадцатый, — ответил я, улыбаясь против воли простодушию этого храброго человека, — в дом господина Безеваля.
При этих словах я вскочил в седло. Мою лошадь гусар держал вместе с лошадью графа. Поблагодарив в последний раз этих господ за их присутствие, я простился и поскакал по дороге в Париж.
Я приехал вовремя: моя мать была в отчаянии. Не видя меня за завтраком, она вошла в мою комнату и в ящике бюро нашла письмо, адресованное ей.
Я вырвал из рук матери письмо и бросил его в огонь вместе с другим, предназначенным для Полины. Потом обнял ее, как обнимают мать, с которой расстаются, может быть, навсегда.
Глава XVI
Через восемь дней после сцены, рассказанном мной, — продолжал Альфред, — мы сидели в нашем маленьком домике в Пиккадилли и завтракали за чайным столом. Вдруг Полина, читавшая английскую газету, ужасно побледнела, выронила ее из рук, вскрикнула и упала без чувств. Я позвонил изо всех сил, сбежались горничные. Мы перенесли ее в спальню, и, пока ее раздевали, я вышел, чтобы послать за доктором и посмотреть в газете, что послужило причиной ее обморока. Едва я раскрыл ее, как взгляд мой упал на строки, переведенные из «Французского курьера»:
«Мы получили странные и таинственные подробности о дуэли, происходившей в Версале и имевшей причиной неизвестные побуждения ужасной ненависти.
Третьего дня, 5 августа 1833 года, двое молодых людей, по-видимому принадлежащих к парижской аристократии, приехали в наш город, каждый со своей стороны, верхом и без слуг. Один из них отправился в казармы на Королевской улице, другой — в кофейню Регентства. Там он просил двух офицеров сопровождать их на место дуэли. Каждый из соперников привез с собой оружие. По условиям поединка противники выстрелили один в другого на расстоянии двадцати шагов. Один из них был убит, другой, имени которого не знают, уехал в ту же минуту в Париж, несмотря на значительную рану в плечо, полученную им.
Убитого звали граф Безеваль, имя его противника неизвестно».
Полина прочла эту новость, и она произвела на нее большое впечатление, тем более что я никак ее не подготовил. С самого возвращения из Парижа я ни разу не произнес при ней имени ее мужа и, хотя чувствовал необходимость рассказать ей когда-нибудь о случае, сделавшем ее свободной, не объясняя, однако, кто был тому причиной, еще не решил, каким образом исполнить это. Я был далек от мысли, что газеты предупредят мое сообщение и откроют ей так грубо и жестоко новость, о которой ей, слабой и больной, надо было сообщить осторожнее, чем любой другой женщине.
В эту минуту вошел доктор. Я сказал ему, что сильное волнение привело Полину к новому припадку. Мы вошли вместе в ее комнату; больная была еще без чувств, несмотря на воду, которой опрыскивали ее лицо, и соли, которые давали ей нюхать. Доктор заговорил о кровопускании и начал делать приготовления к этой операции. Тогда вся твердость моя исчезла, я задрожал, как женщина, и бросился в сад.