События эти, однако, беспокоили меня постольку-поскольку, ничуть не влияя на мой всегдашний аппетит. Вна­чале я воздерживался от высказываний на политические темы, не желая стать посмешищем, если мои прогнозы не оправдаются, но дальнейшие события втянули меня в свой кровавый водоворот, и перед этим оказался бессилен мой здравый смысл.

Однажды в полдень или чуть попозже — это было в первых числах июля — я пришел домой с сенокоса за сид­ром для наших работников. Косить в тот год было необыкновенно тяжело, потому что лето выдалось необыкновенно сырое — даже для нашей промозглой страны. Дождь шел почти каждый день, а выкосить угодья, хочешь не хочешь, нужно было во что бы то ни стало. О стоговании нечего было и думать, но мы надеялись, что со временем погода улучшится.

Во дворе стояла небольшая повозка. «Кто это к нам пожаловал?» — подумал я. Когда я появился на кухне, расчесывая волосы на ходу, я увидел там Анни с моим крестником на руках. Она сидела бледная и заплаканная, и, увидев меня, не смогла вначале вымолвить ни слова.

— Какой ты здоровенький да розовенький! — обратился я к мастеру Джону Фаггусу, показав ему «козу». — Чудесный мальчуган!

Анни, услышав похвалу, покраснела от удовольствия, ожила и заговорила так, словно век не покидала родного дома.

— Господи, да тут совсем ничего не изменилось! Kто бы знал, как я люблю нашу старую кухню! Джонни, золотко мое, ну-ка посмотри вокруг. Нравится? Но кто бросил сюда сковороды? Сковороды совсем заржавели — вот ужас! И почему это книга — грязнущая книга — там, где должны лежать чистые ножи? Ох, Лиззи, Лиззи, Лиззи!

— Давай не будем об этом, — сказал я. — Пусть все ле­жит, как есть. Лиззи ты все равно не переделаешь, а вот матушку расстроишь в два счета. Дело закончится неминуемой ссорой с Лиззи, которая весьма большого мнения о своем умении вести домашнее хозяйство.

— Ба! — воскликнула Анни, выразив в одном-единственном слоге свое мнение об этой добродетели Лиззи. — Впрочем, Джон, ты совершенно прав. Я постараюсь ни во что не вмешиваться, хотя мне это будет ой как нелегко. Пойми, я вложила в дом столько сил и забот, и видеть, как все идет вкривь и вкось... Однако оставим это. Джон, миленький, я в такой тревоге, что и не передать, и разговор о Лиззи — так, для отвода глаз.

 — Не плачь, сестренка, — попытался я успокоить Анни. — Выкладывай все, как на духу. Твоя печаль — моя печаль, и вдвоем, глядишь, нам будет легче. Ну, что у тебя там?

 — Джон, мой Том ушел вместе с мятежниками. Ты должен найти его и вернуть домой.

Меня глубоко тронули слезы Анни, и все же...

— Нет, сестренка, — сказал я, — я не смогу покинуть матушку и Лиззи, оставив их один на один с Дунами.

— И это единственное твое возражение, Джон? — спросила Анни.— А если бы ты был уверен, что с ними ничего не случится, ты бы согласился отправиться на поиски Тома?

— Погоди,— остановил я ее,— не торопись. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Тут нужно все хорошенько обдумать и взвесить.

— Нет, никогда ты не любил Лорну по-настоящему! Немудрено, что ты так легко отказался от нее: у тебя на уме только скирды сена да снопы овса.