Запалились, как собаки бешеные, только слышно: хы-хы! хы-хы!

Ну да бригадир на вахте, объяснит же.

Вот прямо на толпу бегут, страшно.

Сотни глоток сразу как заулюлюкали: и в мать их, и в отца, и в рот, и в нос, и в ребро. Как пятьсот человек на тебя разъярятся – ещё б не страшно!

Но главное – конвой как?

Нет, конвой ничего. И бригадир тут же, в последнем ряду. Объяснил, значит, на себя вину взял.

А ребята орут, а ребята матюгаются! Так орут – даже Сенька многое услышал, дух перевёл да как завернёт со своей высоты! Всю жизнь молчит – ну и как гахнет! Кулаки поднял, сейчас драться кинется. Замолчали. Смеются кой-кто.

– Эй, сто четвёртая! Так он у вас не глухой? – кричат. – Мы проверяли.

Смеются все. И конвой тоже.

– Разобраться по пять!

А ворот не открывают. Сами себе не верят. Подали толпу от ворот назад. (К воротам все прилипли, как глупые, будто от того быстрей будет.)

– Р-разобраться по пять! Первая! Вторая! Третья!..

И как пятёрку назовут, та вперёд проходит метров на несколько.

Отпыхался Шухов пока, оглянулся – а месяц-то, батюшка, нахмурился багрово, уж на небо весь вылез. И ущербляться, кесь, чуть начал. Вчера об эту пору выше много он стоял.

Шухову весело, что всё сошло гладко, кавторанга под бок бьёт и закидывает:

– Слышь, кавторанг, а как по науке вашей – старый месяц куда потом девается?

– Как куда? Невежество! Просто не виден!

Шухов головой крутит, смеётся:

– Так если не виден – откуда ж ты знаешь, что он есть?

– Так что ж, по-твоему, – дивится капитан, – каждый месяц луна новая?

– А что чудного? Люди вон что ни день рождаются, так месяцу раз в четыре недели можно?

– Тьфу! – плюнул капитан. – Ещё ни одного такого дурного матроса не встречал. Так куда ж старый девается?

– Вот я ж и спрашиваю тебя – куда? – Шухов зубы раскрыл.

– Ну? Куда?

Шухов вздохнул и поведал, шепелявя чуть:

– У нас так говорили: старый месяц Бог на звёзды крошит.

– Вот дикари! – Капитан смеётся. – Никогда не слыхал! Так ты что ж, в Бога веришь, Шухов?

– А то? – удивился Шухов. – Как громыхнёт – пойди не поверь!

– И зачем же Бог это делает?

– Чего?

– Месяц на звёзды крошит – зачем?

– Ну, чего не понять! – Шухов пожал плечами. – Звёзды-те от времени падают, пополнять нужно.

– Повернись, мать… – конвой орёт. – Разберись!

Уж до них счёт дошёл. Прошла пятёрка двенадцатая пятой сотни, и их двое сзади – Буйновский да Шухов.

Конвой сумутится, толкует по дощечкам счётным. Не хватает! Опять у них не хватает. Хоть бы считать-то умели, собаки!

Насчитали четыреста шестьдесят два, а должно быть, толкуют, четыреста шестьдесят три.

Опять всех оттолкали от ворот (к воротам снова притиснулись) – и ну:

– Р-разобраться по пять! Первая! Вторая!

Эти пересчёты ихие тем досадливы, что время уходит уже не казённое, а своё. Это пока ещё степью до лагеря допрёшься да перед лагерем очередь на шмон выстоишь! Все объекты бегма бегут, друг перед другом расстарываются, чтоб раньше на шмон и, значит, в лагерь раньше юркнуть. Какой объект в лагерь первый придёт, тот сегодня и княжествует: столовая его ждет, на посылки он первый, и в камеру хранения первый, и в индивидуальную кухню, в КВЧ