Особенно впечатлила Женьку бальная зала, идеально круглая, просторная, и при этом крайне уютная. А еще тут имелся небольшой балкончик, на котором когда-то оркестр наяривал галопы, лансье и котильоны. Несмотря на мальчишескую прическу, и то, что в юбке ее никто никогда в отделе не видел, она все же оставалась девушкой, потому в ее воображении мигом нарисовалась картина, на которой красавец-поручик с тоненькими усиками и широкими плечами кружит в вальсе юную рыжеволосую и зеленоглазую дебютантку в великолепном платье.

– Прикольно. – Мезенцева несколько раз повернулась на пятках, паркет под ее ногами скрипнул. – Нет, серьезно. Балы и все такое… Менуэты там, полонезы.

– Вот и протанцевали державу, – скептически хмыкнул Нифонтов. – А мои прадеды после эту публику в бараний рог скрутили со всеми их полонезами. Нифонтовы не из дворян, скрывать не стану. И вообще – пошли уже. Я там у лестницы, ведущей на второй этаж, закуток один приметил, для нас самое то. Все двери более-менее под присмотром, слышимость хорошая и луна, если что, через стекла лестницу подсветит.

Электрический свет ребята решили не включать, чтобы не спугнуть вероятных противников. Хотя, походив по залам, Коля пришел к выводу, что ворам тут делать точно нечего. Трудно украсть что-то там, где ничего нет.

Время шло, темнота потихоньку залила дом, но вскоре луна, выбравшаяся на небо, проложила свою серебряную дорожку прямиком через лестницу и застыла четверным квадратиком на дальней стене.

– Мне кажется, что этот дом живой, – в какой-то момент прошептала Мезенцева на ухо Коле. – Серьезно. Тут все время что-то поскрипывает, потрескивает… Но это не шаги.

– Так он же деревянный, – объяснил ей Нифонтов. – В таких местах тишины никогда не услышишь, все время что-то где-то скрипит. Ты просто небось всегда в многоэтажках жила, а я в детстве три года у бабушки прожил, вот в таком доме. Ну не непосредственно таком, разумеется, куда меньше и скромнее, но смысл тот же. Помню, первое время потом холодным обливался по ночам и уснуть не мог, а потом привык ко всем этим страшилкам и перестал их слышать.

– Нет, он живой, – прошептала Женька и подняла руку, которая тут же окрасилась лунным светом. – И это здорово!

Коля хотел было отпустить на этот счет шутку, но не стал этого делать. Не так часто можно увидеть Мезенцеву в хорошем настроении, и еще реже – в лирическом. Чего ради портить такой момент?

Время шло, в какой-то момент огромные напольные часы, которые молодые люди обнаружили на втором этаже, огласили дом лязгающим звоном, пробив двенадцать раз и сообщив им, что наступило завтра.

– Еще пара часов – и начнет светать, – подавив зевок, сообщил Мезенцевой Коля. – Июнь на дворе, не успеет стемнеть – уже утро наступает.

– Я в курсе, – чуть сонно ответила та, но тут же встрепенулась. – Слышишь?

И верно – где-то в глубине первого этажа раздались шаги. Не скрип рассыхающейся паркетины, не странный ночной шорох, а именно шаги. Причем тот, кто ходил, не сильно и скрывал это. Мало того – вскоре скрипнула дверь, и, судя по звуку, как раз та самая, что вела в бальную залу. Очень у нее примечательный скрип был, словно младенец плакал.