— Хоть и в сермяге, но командир! — оценил Семен.

Настя ничего не сказала, только опять покраснела.

Отец велел ей накрывать на стол. Настя бережно прибрала подарки, достала из печи чугун с вареной картошкой, принесла огурцы, перья зеленого лука и уже привычный кувшин с молоком. Они неспешно поели. Картошка, сваренная целиком, в печи зарумянилась и была очень вкусной. Настя положила на стол тоненькие палочки; ими натыкали картошку и несли в рот, запивая свежим молоком. Семен сворачивал перья лука в продолговатые рулончики, макал в солонку и аппетитно хрустел. Крайнев свернул себе — понравилось. Покончив с едой, Семен полез за кисетом, но Крайнев остановил его. Сходил за ширму и принес пакет с табаком.

Голландский «Капитан» дал такой дух, что Настя заулыбалась.

— Немецкий? — удивился Семен, разглядывая пакет.

— Голландский! — сказал Крайнев, пытаясь сунуть пакет в карман своих «портов». Не получилось.

— Кисет нужен! — снисходительно улыбнулся Семен. — Попроси Настю, сошьет!

Настя согласна закивала, едва Крайнев глянул на нее…

Полчаса спустя они ходили по домам, собирая людей. Вернее, ходил Семен. Крайнев просто встал посреди улицы, показывая, где собираться. В окошках мелькали любопытные лица, детишки повисли на заборах, но к нему не шли. Семен, пройдя деревню из конца в конец, сам подошел к Крайневу, и только тогда к ним потянулись люди. Мужчины. Женщины, хоть и показались в калитках, там и остались. Крайнев считал: подошло девять мужиков, не считая Семена. Все примерно лет сорока — сорока пяти. В двух домах мужчин не оказалось: либо ушли по делам засветло, либо их не было там вовсе.

— Дело простое, мужики, — сказал Семен, когда все собрались. — Мы с командиром, — он кивнул на Крайнева, — вчера были за Рулинкой, бой там шел. Много наших лежит. Надо похоронить по-божески.

— Ближе деревень нет? — недовольно сказал худой, костистый мужик. — Почему мы?

— Креста на тебя нет, Пилип! — рассердился Семен. — Это ж наши дети! А если б твоего там?! Сколько им лежать? Жара…

— Я… Ничего… — смешался Пилип.

— Тогда слушай! У нас с командиром — три коня и телега. Кони и телеги — у Василя и Степана. Найдем еще две телеги, все поедем, легче будет. У кого бабы покрепче, пусть тоже собираются — убитых много. Берите еду, воду…

— Что за кипеж? — раздалось позади.

Все удивленно обернулись. По улице вихлястой походкой приближалась странная фигура. Одет незнакомец был по-городскому: в пиджак и брюки навыпуск. Только пиджак был наброшен на голое тело, между широкими, мятыми лацканами виднелась большая, во всю грудь, татуировка — церковь с куполами.

— Зачем хай? — вновь спросил незнакомец, подойдя. — Об чем толковище?

— Солдат наших едем хоронить! — сердито буркнул Семен. — Присоединяйся!

— Я? — незнакомец ощерил гнилые зубы. Там-сям среди них мелькнули золотые фиксы. — Закапывать вертухаев? Ты че, отец, в натуре? Пусть лежат, где легли!

— Как хочешь! — пожал плечами Семен. — Мы поедем.

— Не поедете!

— Почему?

— Я запрещаю!

Семен нахмурился.

— Пусть большевички гниют! — закричал татуированный. — Воняют, как падлы! Мало они народ по этапам да тюрьмам гноили?!. Эти свое получили, теперь черед других! Немцы с ними разберутся! Покажут «меру социальной защиты»!.. А я помогу! Кончилось комиссарское время!.. — фиксатый выплевывал слова, брызгая слюной. Глаза его, налитые кровью, горели безумным блеском.