Обо всем этом я узнал через третьи руки, в основном от Сарфраза, потому что мне так и не удалось побывать в Бозаи-Гумбазе и увидеть все своими глазами. Но я продолжаю верить, что рано или поздно смогу добраться туда. Для меня это будет лучшей наградой за труды – встать «в центре мира» на самом трудном и загадочном участке древнего Шелкового пути и смотреть, как расцвел цветок, посаженный в самом дальнем углу нашего «афганского сада». Думаю, что меня захлестнет поток самых разнообразных эмоций, и надеюсь, что среди них будет и чувство удовлетворения, и гордость за проделанную работу. И в то же время что-то мне подсказывает, что, может, лучше мне никогда туда не попадать.
Да, я очень хочу увидеть эту школу, которую считаю уникальной «жемчужиной Малого Памира». Но при этом я прекрасно понимаю, что моя роль в ее создании очень невелика. На самом деле я, как послушное животное, как караван из одного-единственного человека, лишь курсировал между странами, доставляя пожертвования простых американцев на другую сторону земного шара.
В остальном же, как ни грустно это сознавать, проект в Бозаи-Гумбазе реализовывался без моего участия. С этим фактом и тогда, и сейчас мне трудно смириться.
Получив известие, что не удастся организовать вертолетную перевозку Абдул Рашид Хана в больницу, а части материалов – к стройплощадке, я всерьез опасался за исход всего этого предприятия. Ведь я сам уже дважды пытался добраться до поселения киргизов, и оба раза обстоятельства не позволили мне достичь цели. Теперь, несмотря на крайнюю необходимость и максимум задействованных связей, в этот глухой район не смогли проникнуть даже военные! В тот момент разочарование ослепило меня, и я не в силах был принять неудобную истину: для нас принципиально важно было постараться сделать все возможное для успеха этого проекта. Но то, что мы потерпели поражение, оказалось еще более значимым и ценным фактом.
Только через несколько дней после всей этой истории с вертолетами до меня стало доходить, что для киргизов было гораздо важнее добиться всего самостоятельно, чем получить любую помощь – от меня, от американских военных или с любой другой стороны. Слава богу, это действительно их проект, и они успешно его завершили.
Институт Центральной Азии сейчас курирует 130 школ в разных районах Пакистана и Афганистана. Но ни одна из них не находится в такой изоляции от внешнего мира и так высоко в горах, как четырехкомнатное здание, которое построили совместными усилиями ваханские киргизы и Сарфраз Хан на зеленом склоне, неподалеку от мелководного озера в Бами-Дунье, на высоте 3807 метров над уровнем моря. Кроме самого первого проекта в Корфе, это самая дорогая моему сердцу школа. Она символ человеческого достоинства, свидетельство того, каких результатов могут добиться самоотверженность и упорство.
Беднейшие кочевники смогли сделать то, что оказалось не под силу властям их страны, иностранным военным и некоммерческим организациям. Они не просто построили школу в удаленном уголке Афганистана. Они подали пример, который должен вселить надежду в жителей всех афганских городов и селений, где дети жаждут научиться читать и писать и где родители мечтают дать образование не только сыновьям, но и дочерям. Особенно эта надежда важна для деревень, находящихся в кольце «автоматов Калашникова».