Тот завыл от боли. Я с трудом освободил его.

— Послушай, Савицкий, в бумажнике была инструкция. Отдай ее, и черт с тобой. Обещаю никому не говорить.

Сашка трясся от страха и боли, размазывая слезы по лицу, волосы его слиплись. Я не выдержал и двинул его разок по физиономии, и тут Сашка завизжал на все училище. Сильным пинком Голованов пустил его кубарем вниз по лестнице.

— Подумать только! Попадает в училище такая подлюка! На корабле пошел бы ты у меня под винты!

На крик Савицкого сбежались курсанты. Снизу подымался с повязкой дежурного на рукаве старший лейтенанту Шелагуров.

Ранним утром Шелагуров на свой страх и риск послал меня, вместе со всей группой, проходить корабельную практику. Он был в ярости. Ругал меня и распекал, грозил самыми страшными карами, но я понимал: так же как и мои друзья, он считает Савицкого вором. Санька видел, как я собирал деньги, воспользовался удобным случаем, стянул бумажник, а потом обнаружил инструкцию и испугался — бумажник и документ уничтожил, а деньги отнес куда-то, когда ходил в увольнение. Однако доказать это было невозможно. В рапорте начальнику факультета я изложил все обстоятельства пропажи инструкции и просил до принятия решения разрешить мне практику на корабле. Этот рапорт еще не был вручен по назначению, когда я поднялся на ют крейсера «Красный Крым». За самосуд над Савицким Шелагуров объявил мне и Голованову «два месяца без берега», но взыскание это было формальным. Так или иначе предстояло провести два месяца на корабле. Лучшего я и не желал.

Прошел первый день. Вечерело. Крейсер стоял на внешнем рейде. Я был один в просторной штурманской рубке «Красного Крыма». Все казалось здесь проще и легче. Хотелось думать, что гроза прошла стороной. Я устал обвинять и казнить себя. Конечно, инструкцию надо было положить в тот самый карманчик, пришитый изнутри к тельняшке, где я хранил комсомольский билет, но жалеть об этом поздно. Сейчас полезнее подготовиться к вахте, потому что уже сегодня ночью я буду дублировать младшего штурмана — командира рулевой группы. Множество приборов окружало меня. Вот репитер гирокомпаса — прямо передо мной. Вот два черных циферблата показателей оборотов, лаги, преобразователь координат. Я разложил на карте карандаши и линейки. Над головой зашелестел динамик корабельной трансляции, потом раздался голос вахтенного командира: «Принять катер с левого борта!»

Кто бы это мог быть? Если бы начальство, приняли бы справа. Свои все на корабле. Через несколько минут снова заговорил динамик: «Курсант-стажер Дорохов, к трапу с личными вещами!»

Я думал, что ослышался, но радио повторило эту фразу трижды. У трапа покачивался разгонный катер нашего училища. На юте разговаривал с прибывшим лейтенантом руководитель практики Потапенко.

— Дорохов, пойдете в училище, — сказал он. — О прибытии доложите начальнику строевой части.

— Разрешите узнать, в чем дело? Я заступил на вахту.

Потапенко ничего не знал, и мне подумалось, что, может быть, нашлась инструкция. Я сбежал по трапу. Следом сошел лейтенант. Командиры на катере и на борту крейсера вскинули руку к козырьку. Катер взбурлил недвижную воду и дал ход.