— Двадцать три, значит, — пожевал я губу. — Я думал, вообще лет семнадцать.

Да, думал ты, и ни в одном глазу бесстыжем совести, когда позволил себе дрочить в душе на малолетку, представляя, как вколачиваешь ее безбожно в кафельную стену. Сжать тонкие, как спички, запястья с этими дурацкими кожаными ремешочками в узелках одной рукой, вытянуть, чтобы на носочках стояла, едва пальцами пола касаясь, и засаживать до искр из глаз у обоих, кусая затылок и острые плечи.

Да что же это, на хрен, такое!

— Мать кто у нее? — прохрипел, едва протолкнув в глотку разом полкружки обжигающего напитка.

— О, мать там была дама весьма колоритная и широко известная в определенных кругах, — ухмыльнулся Боев.

— В смысле?

— Ольшанская Вероника Андреевна, скульптор, талантливая художница, по имеющимся отзывам, но также и весьма скандальная личность. По слухам, придерживалась полной свободы нравов, и при живом муже меняла любовников, как перчатки, и ни от кого не скрывалась. Умерла от сердечной недостаточности, по официальной версии, но по секрету мне шепнули, что дело там было в передозе всякими средствами… ну, скажем для расширения сознания.

— Хм-м… Тупо наркотой.

— Выходит, так. Но отец ее был из весьма уважаемого и статусного семейства, так что сердце было слабое, ага.

Мы с покойной Евгенией Титовной прожили тихо-мирно через стенку больше пяти лет, после того, как я купил свою половину, и я, бывало, спрашивал ее о родне. Она всегда утверждала, что те живут далеко, за границей, что ли, и поэтому навещать ее часто не могут. Хотя я их вообще ни разу не видел. Хороши родственнички, жили, считай, рядом, а к старушке никто и носа не казал, зато теперь приперлась эта наследница хамовитая. Короче, мое намерение прежнее: избавится от такой соседушки — и делу конец.

— Ты телефон Миргородского мне не раздобудешь?

Внезапно рокер за стеной заткнулся на полуслове.

— Обижаешь, мы свою работу знаем! — Андрюха кинул на стол передо мной визитку и вдруг весь подобрался. — Вышла! Намылилась куда-то, похоже. Слушай, дружище, я побегу, ага? Мало ли, может, без твоей мрачной рожи на периферии я ее и подцеплю.

И он, не дожидаясь моего ответа, бросил все недопитым и недоеденным и ломанулся к двери. Ну-ну, смотри, чтобы не подцепил от этой заразы такого, чего ни один венеролог не вылечит. Хотя к такой ни одна инфекция, небось, не прилипнет. Сдохнет от яда еще на дальних подступах.

Пирсинг в языке… Да етить-колотить!

Забрав у Шрека пустую тарелку, я выполоскал ее и остальную посуду и взял картонный прямоугольник со стола. Пусть себе озабоченный Андрюха бегает за этой погремушкой, высунув язык, а я займусь вопросом ее выселения к чертям.

— Господин Миргородский? Добрый день, Ярослав Камнев вас беспокоит.

— Камнев? — после недолгой паузы переспросила трубка. — Что-то знакомое, но не припомню… По какому вопросу?

— Половина дома по Садовой двадцать два, принадлежавшая раньше Ольшанской Евгении Титовне, — не стал ходить вокруг да около я.

На этот раз молчание продлилось дольше, и я буквально уловил повисшее в эфире напряжение.