— Он завтра приедет со своим сынишкой. Я мальчика никогда не видела, волнуюсь ужасно. Вдруг я ему не понравлюсь?

— Вы не можете не понравиться, — честно льщу.

— Правда? — радостно восклицает она. — А сколько лет мне дашь? Мы с твоей мамой ровесницы, но все-таки?

Я благоразумно не упоминаю о том, что возраст женщины — величина переменная и, как заряд электрона, различен в каждое мгновение. Например, меня сейчас можно отправить в третий класс. А если я накрашусь, надену мини-юбку и мамины босоножки на платформах, то никто из приставал не догадается, что по нему статья за совращение несовершеннолетних плачет.

— Вы? С мамой? — притворно изумляюсь. — Не может быть! Тридцать шесть — ни за что! Я бы больше двадцати пяти вам не дала.

— Ой! — кокетливо отмахивается тетя Лиза. — Ты преувеличиваешь, то есть приуменьшаешь. Катя, а ты бы не могла при посторонних не звать меня тетей, а просто Лизой? И давай на «ты»!

— Запросто! — легко соглашаюсь я. — Хочешь, выдай меня за своего ребенка от первого брака с космонавтом, который сгорел в стратисфере?

— Что ты! — поражается Лиза. — Как можно!

С фантазией у нее туговато.

— Катенька, — делает мне замечание Лиза, — сдвинь коленочки. Так девочки не сидят, так мальчики сидят.

Черт! Ни ходить, ни сидеть в платьях я не умею, потому как с колыбели в джинсы одета. Народ на меня пялится. Старики с одобрением смотрят, а одна девчонка пальцем у виска покрутила. Правильно сделала.

На станции Лиза начинает доставать сумки из сумок — как матрешек, одну из другой, да еще каждая с хитрой «молнией»: если ее расстегнуть, сумка сразу вдвое больше станет. Сумки мы загружаем стратегическим продуктовым запасом. Однако, поклонник нынче прожорливый пошел! Пока дотащили провизию до дома, взмокли.

Дачка у Лизы скромненькая. Деревянный домик с двумя комнатами, кухонькой и верандой. Участок тоже не разбежишься, соток шесть. Но все кругом чистенькое и аккуратное. На окнах веселенькие занавески, грядки под линейку размечены, сорняки пинцетом выщипаны, цветники благоухают.

— Хочешь душ принять до обеда? — предлагает Лиза.

— Лучше после.

Зря я, что ли, как дура парилась? Мне в этом прикиде надо до Лизы важную информацию донести. Украдкой достаю зеркало и пудреницу с белым тальком. Обрабатываю лицо, губы мажу бледно-голубыми тенями. Приползаю за стол.

— Окрошечки поешь, — ставит передо мной тарелку Лиза.

— Не могу, — вздыхаю я, — тошнит, токсикоз. Я ведь, по правде сказать, беременная.

Лиза падает на соседний стул и таращит на меня, смертельно белую, всю в розовом, с косичками-бантиками и рюшечками, испуганные глаза.

— Кто? Кто? — заикается она. — Кто отец?

— Наш директор школы, — печально признаюсь я.

С директором, пожалуй, переборщила. Нашему директору за шестьдесят, один глаз у него стеклянный, потому зовется Циклопом. Надо было физрука замазать…

Пока Лиза приходит в себя, пока хватает ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег, я пододвигаю к себе тарелку и уминаю окрошку. Лиза механически ставит передо мной второе — котлеты с посыпанной укропом молодой картошкой. На десерт клубника с сахаром и сметаной. Готовит Лиза отлично, живот у меня набит, точно барабан.