О том, что «заградотряды» в спину стреляли нашим войскам, я ни разу не слышал.

— Вам довелось воевать только против немцев?

— Мне довелось воевать против немцев, а в Молдавии и против румын. Немцы, конечно, были хорошие солдаты. Дисциплина у них была на самом высоком уровне. Стойкие, умелые, знающие свое дело солдаты. Но тут, конечно, нужно учитывать и период войны. В 1943 году они были заметно наглее, и даже пленные солдаты вели себя вызывающе, а в конце войны они и в плен легче сдавались. Взять тот же эпизод, когда я вел переговоры о сдаче в плен с немцами в Познани. В 43-м они бы и близко меня не подпустили, расстреляли бы на месте… А тут и выслушали, и капитулировали.

Румыны по сравнению с немцами были заметно слабее подготовлены и вооружены. Моральных стимулов воевать у них тоже не было, и поэтому они, конечно, сражались гораздо хуже немцев.

— С «власовцами» вам доводилось сталкиваться?

— Возле Днестровского лимана запомнился такой случай. Кавалерийская дивизия из корпуса Плиева совершала рейд по тылам фашистов, а отходившие из Одессы немецкие войска прижали ее к самому лиману и здорово потрепали. Один из кавалеристов был пленен «власовцем», который прекрасно понимал, чем закончится война. Он убил нашего кавалериста, забрал документы и переоделся в его форму. Когда наша дивизия освободила эту деревню, к нам обратилась местная жительница: «Это предатель. Он жил в моем доме». Мы его, конечно, арестовали, и на допросе он во всем признался, но его передали в вышестоящий штаб, и чем закончилась эта история, я не знаю.

Ненависть, конечно, к «власовцам» была огромная. То, что «позволительно» было немцам, нашим предателям не прощалось. Но случаев расправы над ними я лично не видел.

— Вы были два раза контужены и один раз ранены.

— Ранен я был легко. Первый раз меня контузило возле села Долненькое в Харьковской области. Мы попали под сильнейшую бомбежку, говорят, что немцы нас тогда бомбили силами трех авиаполков. Пару дней пришлось провести в медсанбате.

Второй раз меня контузило на Зееловских высотах. Я был на самой вершине, в немецком окопе в форме подковы, докладывал по телефону командованию дивизии обстановку на поле боя. Наша артиллерия вела заградительный огонь, и снаряд попал в другой край окопа. Мне, конечно, крупно повезло, меня только не сильно контузило, а двух других разведчиков, которые были со мной, ранило осколками наших же снарядов.

Тут я бы вот что хотел добавить. Был приказ, что раненые должны добираться до санбата самостоятельно и с оружием, а помогать им запрещалось. Но это же было неосуществимо на практике изначально! Конечно, за выполнением этого приказа следили весьма формально, но все равно бывали очень печальные случаи. Помню, мы видели пехотинца, которого ранило в лицо, и он ничего не видел. Он шел в медсанбат, но забрел в лесочек и, ослепший, окровавленный, натыкался, бился головой о деревья, а помочь ему, сопроводить его, мы не могли….

Помню, что я тогда думал примерно так: уж если меня покалечит, то пусть лучше мне оторвет ногу, так как с целыми руками я смогу работать и не быть обузой.