Омельченко несколько секунд молчал, медленно шагая рядом и задумчиво глядя себе под ноги. Когда мы пропустили десяток полуголых парней, кажется, из зенитчиков, бежавших к речке, подполковник очнулся и сказал:

— Знаешь, я уже не удивляюсь. Ты описал практически всё, что происходит с корпусом Титова за последние сутки. Их колонны постоянно обстреливают из засады и вынуждают снижать скорость. Штаб фронта уже посоветовал им, как противодействовать подобным атакам, но хотелось бы выслушать твоё решение.

— Разведка, – пожал я печами. – Разведка по всему маршруту следования колонн, включая проверку обочин и всех возможных мест для засад. За ними должны идти миномётно–пушечные отряды и накрывать места засад сосредоточенным огнём. Только скорость от этого всё равно замедлится.

— Да, именно это и было предложено штабом фронта. Потери заметно снизились, теперь их несут уже немцы, но ты прав, корпус если не встал, то его продвижение заметно снизилось. Титов предложил бросить на борьбу с этими отрядами нашу мангруппу.

— Титов идиот, нас сожгут после второго–третьего боя, как только выследят. Наши малые потери обуславливаются только тем, что мы работаем по режиму ударил–убежал. Застрянем – уничтожат. Но генерал вынужденный идиот. Видимо, хорошо его прижало, раз он озвучил подобную глупость. Наверняка штаб в приказе идти к фронту не ограничился этими словами, а подробно описали, где и как им идти. Вот генерал, военный человек, и вынужден выполнять приказы, не смея сделать шаг в сторону и обойти засады. Нам ещё повезло, а ему там ой как туго приходится.

— Но есть идеи? По сообщению штаба корпуса партизан, час назад из засады было уничтожено четыре танка, один экипаж погиб. Те самые танки, что ты взял в Чернигове. Немцы после обстрела сняли замки и прицелы, после чего бросили пушки и отошли.

— Правильно делают, – согласился я, думая. Омельченко это заметил и замолчал. Шагал рядом, изредка бросая на меня взгляды.

То, что меня считают палочкой–выручалочкой, мне импонировало, но к Титову в данный момент стягиваются все резервы немцев, тыловые подразделения отползают в сторону, чтобы не попасть под стальную стопу корпуса, а боевые наоборот вцепляются в пятки, пуская ему кровь, и лезть сейчас в эту свалку смерти подобно. Приказа из штаба Ставки, которой мы напрямую были подчинены, не было, а действовать на свой страх риск не хотелось.

— Есть одна идея, – приняв решение, остановился я, поворачиваясь к особисту мангруппы. – Правда, я не знаю, поможет она или нет, но положение Титова должна облегчить с высокой вероятностью.

— Зная тебя, думаю, это нечто сумасшедшее, – медленно проговорил Омельченко. – Но всё же хотелось бы услышать, что ты придумал.

— Штаб группы армии „Юг“. Он нам мешает.

Омельченко остолбенел от моего ответа. Через пару секунд его прорвало:

— Ты с ума сошёл?! Это тебе не штабы корпусов громить! Вспомни, когда Воронин уничтожил штаб пехотного корпуса, он потерял два танка и двадцать человек убитыми и ранеными! Закончил он это дело столь небольшими силами, только имея переизбыток танков и потому, что атака была неожиданной для немцев. Танки просто сметали избы своими корпусами, давя их и расстреливая всех, кто бежал по улице. Паника была грандиозная, мало кто ушёл, но всё равно потери для нас были большими. А штаб армии „Юг“ – это совсем другое дело! Да, я читал рапорты Путянина и его бойцов. Я в курсе, что они там изучают уже второй день все подходы, но согласно их докладам, атака на главный штаб немцев на этом участке фронта бесперспективна! Мангруппа просто вся поляжет. Тем более танков у нас всего пять единиц, да и то им требуется капремонт. Ты в курсе, что без него они просто не смогут пройти порядка ста километров?