– Даже не знаю, сэр… – проговорил я.

– Ничего, я все пойму. – Дядюшка Монтегю печально улыбнулся. – Хотя мне и будет тебя не хватать. Я находил утешение в том, чтобы делиться с тобой историями. Прощай, Эдгар.

С этими словами дядюшка повернулся и пошел к дому, а дети потянулись за ним. Я стоял и, слушая, как громко бьется мое сердце, смотрел ему вслед, пока его фонарь не уменьшился вдали до размеров светлячка. Мне вдруг стало понятно, что имена – Джозеф и Мэттью, – которые он назвал, появившись из темноты, принадлежали мальчикам из рассказанных им мне историй: Джозеф стал жертвой существа, охранявшего старый вяз, а Мэттью упал в пропасть и насмерть разбился, встретившись лицом к лицу с собственным ужасающе обезображенным «я».

Тем временем один из следовавших за дядюшкой мальчиков развернулся и пошел в мою сторону. Я сказал «пошел», но это кособокое перемещение вприпрыжку было лишь злобной пародией на походку. Имя этого мальчика я знал еще до того, как его произнес дядюшка.

– Мэттью! – позвал он. – Идем. Эдгара трогать не надо, он хороший.

Призрачное существо остановилось в нескольких ярдах от меня и, насколько я понял, склонив голову, озадаченно меня изучало. Постояв так, оно сделало шаг ко мне. Я весь похолодел от страха, что увижу изуродованное лицо, обрекшее на смерть того, живого Мэттью.

– Мэттью! – снова позвал дядюшка, на этот раз строже.

Мэттью повернулся и заковылял прочь. Я же, только ощутив мощный приток воздуха в легких, сообразил, что перед этим довольно продолжительное время не дышал.

Наконец я набрался храбрости, чтобы отправиться к себе. Истосковавшись по скучной нормальности моих родителей и родного дома, я спешил по тропинке, повторяя про себя строки из «Сказания о Старом Мореходе», про которое мне напомнил дядюшка Монтегю:

Некоторое время спустя я снова оказался на извилистой лесной тропинке, ведущей к дому дядюшки Монтегю.

Дело было зимой. Деревья стояли мертвенно-нагие, темная, сырая земля под ними полнилась таинственными шорохами. Покрытые злобными колючками ежевичные плети изгибались над отжившими свое зарослями папоротника.

Мой предыдущий визит к дядюшке Монтегю получился таким необычным и настолько жутким, что я поклялся себе никогда больше не появляться в его доме и не иметь дела ни с моим престранным родственником, ни с призрачными детьми. И вот я опять стоял среди белых, как кость, березовых стволов, обратив взор к сумрачному силуэту дядюшкиного жилища.

Все дело в том, что я не верил в реальность того, что приключилось здесь со мной в прошлый раз. По всей видимости, я пал жертвой некоего нервического расстройства. Я больше не доверял собственным воспоминаниям о тех событиях, и возникшая из-за этого неопределенность подстегивала мое боязливое любопытство. Здравый рассудок не позволял мне без весомых доказательств принять увиденное и услышанное в тот день. Чем больше я о том дне задумывался, тем с меньшей уверенностью мог сказать, чему же я тогда на самом деле стал свидетелем.