- Послушай, Матвей Капитоныч, - сказал я, помолчав. - Скажи, пожалуйста, откровенно, по совести: неужто тебе давеча не страшно было?

- Это когда? Где? - удивился он.

- Ну, давеча, когда зенитки работали.

Он усмехнулся и с каким-то не то что удивлением, а пожалуй, даже с сожалением посмотрел на меня.

- Вы бы ночью сегодня поглядели, что было. Вот это да! - сказал он.

- А разве ты ночью тоже работал?

- Я дежурил. У нас тут на Деревообделочном он зажигалок набросал целый воз. Так мы тушили.

- Кто "мы"?

- Ну, кто? Ребята.

- Так ты что - и не спал сегодня?

- Нет, спал немного.

- А ведь у вас тут частенько это бывает.

- Что? Бомбежки-то? Конечно, часто. У нас тут вокруг батареи. Осколки так начнут сыпаться, только беги.

- Да, - сказал я, - а ты, я вижу, все-таки не бежишь.

- А мне бежать некуда, - сказал он, усмехнувшись.

- Ну, а ведь честно-то, по совести, - боязно все-таки?

Он опять подумал и как-то очень хорошо, просто и спокойно сказал:

- Бойся не бойся, а уж если попадет, так попадет. Легче ведь не будет, если бояться?

- Это конечно, - улыбнулся я. - Легче не будет.

Мне все хотелось задать ему один вопрос, но как-то язык не поворачивался. Наконец я решился:

- А что, Мотя, это правда, что у тебя тут недавно отец погиб?

Мне показалось, что на одно мгновение весла дрогнули в его руках.

- Ага, - сказал он хрипло и отвернулся в сторону.

- Его что - осколком?

- Да.

- Вот, видишь...

Я не договорил. Но, как видно, он понял, о чем я хотел сказать. Целую минуту он молчал, налегая на весла. Потом, так же не глядя на меня, а куда-то в сторону, хриплым, басовитым и, как мне показалось, даже не своим голосом сказал:

- Воды бояться - в море не бывать.

- Хорошо сказано. Ну, а все-таки - разве ты об этом не думал? Если и тебя этак же?

- Что меня?

- Осколком.

- Тьфу, тьфу, - сказал он, сердито посмотрев на меня, и как-то лихо и замысловато, как старый бывалый матрос, плюнул через левое плечо.

Потом, заметив, что я улыбаюсь, - не выдержал, сам улыбнулся и сказал:

- Ну что ж! Конечно, могут. Всякое бывает. Могут и убить. Тогда что ж... Тогда, значит, придется Маньке за весла садиться.

- Какой Маньке?

- Ну какой! Сестренке. Она, вы не думайте, она хоть и маленькая, а силы-то у нее побольше, чем у другого пацана. На спинке Неву переплывает туда и обратно.

Беседуя со мной, Мотя ни на минуту не оставлял управления лодкой. Она уже миновала середину реки и теперь, относимая течением в сторону, шла наискось к правому, высокому берегу. А там уже поблескивали кое-где стекла в сереньких дощатых домиках, из-за дранковых, толевых и железных крыш выглядывали чахлые пыльные деревца, а над ними без конца и без края расстилалось бесцветное бледно-голубое, как бы разбавленное молоком, северное небо.

И опять на маленькой пристани уже толпился народ, уже слышен был шум голосов, и уже кто-то кричал что-то и махал нам рукой.

- Мотя-а-а! - расслышал я и, вглядевшись, увидел, что это кричит маленькая девочка в белом платочке и в каком-то бесцветном, длинном, как у цыганки, платье.

- Мотя-а-а! - кричала она, надрываясь и чуть ли не со слезами в голосе. - Живей! Чего ты копаешься там?..