– Это законное требование. Можешь пригласить любого ювелира, которому доверяешь. Где будет встреча?

– У Левы, – поспешно проговорил Зарудный, – знаешь это место?

– Знаю, – несколько кисло ответил Дупель. – Опять кинуть меня хочешь? Ну ладно, у Левы так у Левы, – и в трубке раздался сигнал отбоя.

Иван Францевич Мюллер происходил из настоящих петербургских немцев. Когда-то в Северной столице немцы составляли одну из самых многочисленных национальных прослоек, в Петербурге издавались немецкие газеты, лютеранских церквей, немецких школ, гимназий и училищ было множество. На Васильевском острове немецкая речь звучала едва ли не чаще, чем русская.

Во время Первой мировой войны значительная часть немецкой колонии покинула новый фатерланд, но изрядное количество немцев в городе осталось. И только перед началом Великой Отечественной, а точнее – в тысяча девятьсот тридцать девятом году – практически всех немцев из Ленинграда выслали – кого в Казахстан, а кого и подалее.

Иван Францевич, тогда еще совсем ребенок, оказался вместе со своей матушкой Эльзой Карловной в соленых степях Каракалпакии. Отца увели из дома глухой ночью незадолго до их высылки, и больше о нем не было никаких известий.

Матушка со свойственной немецким женщинам решительностью и упорством обжилась на новом месте, научилась топить печь резаным камышом и сухим овечьим навозом, торговаться на рынке с худыми старыми узбечками за пару ячменных лепешек или стакан козьего молока для ребенка, доить задумчивых терпеливых верблюдиц и на казахский манер заматывать лицо черным платком, чтобы мелкий соленый песок не попадал в глаза и не скрипел на зубах.

Они жили в грязной саманной хижине с низким прокопченным потолком. Хозяйка хижины Зухра постепенно смирилась с их существованием и с их непохожестью и даже нашла в этом свои плюсы, поскольку Эльза Карловна хорошо шила, могла перешить или залатать любую старую кофту и даже соорудила для Зухры из чудом сохранившихся от прежней жизни батистовых лоскутков такую бесполезную в Каракалпакии вещь, как лифчик.

Зухра смотрела на лифчик с загадочной восточной улыбкой, никогда его не надевала, но вешала с гордостью на видном месте возле ярко начищенных медных кастрюль для плова.

У Зухры был еще один жилец из ссыльных – старый ювелир Моисей Аронович Фридман. Маленький Ваня Мюллер просиживал многие часы за занавеской у дяди Мони. У него не было никаких детских книг, и поэтому вместо «Всадника без головы» и «Острова сокровищ» мальчик читал старинные, переплетенные в телячью кожу и шагрень книги по огранке и распознаванию драгоценных камней.

Ювелир был очень одинок в соленых Аральских степях, он привязался к тихому внимательному светловолосому мальчику и вечер за вечером рассказывал ему увлекательные секреты своего древнего мастерства.

Оказалось, что у старика припрятано несколько неограненных камней из недорогих – аметисты, гранаты, раух-топазы, – и он дал Ване первые уроки шлифовки и огранки.

Эльза Карловна, несмотря на свою немецкую твердость, не перенесла страшного климата соленых степей, она заболела тяжелой лихорадкой и умерла в несколько дней. Умирая, она сжимала своей сухой горячей рукой руку сына. В глазах ее была тревога за него, а старый ювелир сидел рядом на колченогой табуретке и повторял: