— У меня четыре бутылки La Tâche шестьдесят второго года, — сказал он.

— Четыре ящика La Tâche, — повторил я. — Очень хорошо. И что вы за них хотите?

— Не четыре ящика, — сказал он. — Четыре бутылки. Я хочу $30 за бутылку. Она того стоит.

— Дальше, — сказал я.

— У меня три бутылки Chambertin-Clos de Bèze шестьдесят четвертого года.

Я начал мрачнеть.

— Расскажите мне о ящиках, — сказал я.

— Вина ящиками у меня нет, — сказал он. — Конечно, я могу поставить двенадцать бутылок в один ящик. Будет такой сборный.

Он прочитал мне весь список. Великолепные вина, подбиравшиеся в течение нескольких лет тщательно и со вкусом. Но по паре-тройке бутылок.

— Послушайте, — сказал я. — Это прекрасная коллекция. Но даже если оценить ее по максимуму, весь ваш подвал стоит примерно шесть сотен.

— Шестьсот пятьдесят — и все вино ваше, — сказал он.

— Не может быть, чтобы вы были разорены до такой степени, — сказал я. — В Техасе человек может потерять все, кроме своего дома и лошади. Должны же быть какие-то законы и в наших краях насчет того, что человек не может потерять последние двадцать бутылок вина.

— Я в долгах, — сказал он. — Так вас интересует предложение или нет? У меня ведь могут быть и другие покупатели.

— Если бы я разорился до последнего цента, — сказал я, — и они наложили бы лапу на вино, я спустился бы в подвал, открыл все бутылки и закатил такой праздник, о котором вспоминали бы еще полсотни лет.

На деле я предложил вот что. Я сказал, что привезу большой круг сыра «бри», свежего французского хлеба и штопор. Потом мы пригласим группу компанейских ребят, возьмем с них деньги за вход и проводим остатки его состояния с должными почестями.

Конечно, из этого ничего не вышло. Объявился покупатель, который предложил более значительную сумму — кажется, $730 — и все бутылки коллекционера уплыли от него одна за другой.

— И чем же ты занимаешься целый день?

Этот вопрос был обращен к Дэну, который раньше управлял счетами институциональных клиентов и фондом в одной из ведущих брокерских фирм. Биография Дэна была безукоризненной: Принстон, затем Гарвардская школа бизнеса. В последней фирме он проработал семь лет, а к приходу Большого медведя ему еще не исполнилось и сорока. Его портфели были весьма волатильными — и это сказано довольно мягко. Некоторые из них ранее демонстрировали великолепные результаты, но за волатильность ему пришлось дорого заплатить в условиях нынешнего рынка. Его личный портфель говорил о том, что хозяин — настоящий игрок: акции редко приносили результат без кредитного плеча (т. е. прибыли не росли с достаточной скоростью, если он не занимал денег и не покупал еще больше акций). Он обычно играл на рынке опционов и иногда на товарном рынке. И, хотя Дэн был партнером, т. е. пайщиком своей фирмы, было решено — «по взаимному согласию», как он выразился, — что ему следует уйти.

— Сначала было просто здорово, — сказал он. — Раньше я отсутствовал на работе только во время отпуска, чтобы провести хоть несколько дней с детьми, и так далее. Теперь я каждый день забираю их из школы, помогаю делать покупки. Я решил, что сейчас, когда Уолл-стрит проходит через период конвульсий и судорог, мне не стоит искать себе работу.