– Но каковы эти «мощные методы», друг Дэниел?

– Продолжаем рассуждения. Мы знаем, что доктор Амадейро больше всего на свете хочет погубить Землю и вернуть ее в прежнее состояние покорности Внешним Мирам. Если доктор Мандамус имеет возможность сделать это, он получит от доктора Амадейро все, что хочет, включая гарантию унаследования главенства над Институтом. Однако возможно, что доктор Мандамус колебался нанести поражение Земле, пока не знал точно, что он не родня ее народу. Происхождение от Илии Бейли могло удержать его, и он возликовал, узнав, что свободен в своих действиях.

– Ты хочешь сказать, что у доктора Мандамуса есть совесть?

– Что это: совесть?

– Это слово иногда употребляют люди. Как я понял, оно приложимо к людям, которые твердо придерживаются правил поведения, заставляющих их действовать вопреки их личным сиюминутным интересам. Если доктор Мандамус чувствовал, что не может позволить себе унизить тех, с кем он хотя бы отдаленно связан, я считаю, что он человек совестливый. Я много думал о таких вещах, друг Дэниел, поскольку они предполагают наличие у людей законов, управляющих их поведением хотя бы в некоторых случаях.

– Ты можешь сказать, что доктор Мандамус в самом деле совестливый?

– Из наблюдений над его эмоциями? Нет, я не следил за чем-то таким, но если твой анализ правилен, то совесть у него должна быть. Но с другой стороны, если мы допустим, что он человек совестливый, то можем в наших прежних рассуждениях прийти к другому выводу. Если доктор Мандамус думал, что у него есть предки-земляне в пределах двух столетий, он мог думать, что он подсознательно тянется в первые ряды пытающихся подавить Землю, чтобы освободить себя от клейма происхождения. Если же у него нет земных предков, ему не обязательно втягиваться в действия против Земли, и его совесть может уговорить его оставить Землю в покое.

– Нет, – сказал Дэниел, – это не соответствует фактам. Если бы он решил не предпринимать насильственных действий против Земли, он не имел бы возможности удовлетворить доктора Амадейро и добиться продвижения. Принимая во внимание его честолюбивую натуру, нельзя предположить, чтобы у него было то чувство триумфа, которое ты так ясно заметил.

– Понятно. Значит, мы должны сделать заключение, что у доктора Мандамуса есть способ подавить Землю?

– Да. А если так, значит, кризис, предсказанный партнером Илией, отнюдь не миновал, а существует сейчас.

Жискар сказал задумчиво:

– Но мы не ответили на ключевой вопрос: какова природа этого кризиса? Чем он опасен? Можешь ты это вычислить?

– Не могу, друг Жискар. Я шел так далеко, как мог. Партнер Илия, будь он жив, пошел бы дальше, но я не могу. Тут я полагаюсь на тебя.

– В каком смысле?

– Ты можешь изучить мозг доктора Мандамуса, а я не могу, и никто другой не может. Ты можешь обнаружить природу кризиса.

– Боюсь, что не могу, друг Дэниел. Если бы я длительное время жил рядом с человеком, как жил с доктором Фастальфом, а потом с мадам Глэдис, я мог бы постепенно расширить, раскрыть слои мозга, один за одним, развязать замысловатый узел по одной нитке зараз и узнать многое, не повредив мозгу. Изучение мозга доктора Мандамуса за одну короткую встречу, даже за сотню таких встреч, почти ничего не дает. Эмоции читаются легко, а мысли – нет. Если же я поспешу, усилю процесс, я наверняка нанесу вред, а я этого не могу.