- Хорошо, милый мой. А дальше?
- Дальше-то... да все так же! Гильом Морван и Ив Ле Горик уже свалились. Пришлось мне принять команду. Поэтому я решил пристать к Голландцу, благо он продолжал нам всыпать, сколько мог, в самое брюхо двойными залпами, а мы слишком слабо отвечали. Так бы долго мы не протянули, сударь.
- Я то же говорю. Только как же ты пристал, парень?
- На одном руле (Приставали на абордаж, управляя одновременно рулем и парусами.), раз все постарались забраться поглубже в трюм. Я чуть ли не один и был на палубе. Но как только мы встали борт к борту с неприятелем, я живо выгнал всех наверх...
- То есть?
- Гранатами, черт побери! Которые я им побросал на головы! Этак ребятам стало жарче снизу, чем сверху. Вылезли, поверьте. И в такой ярости, что стало совсем просто двинуть их на того. Тем более, что это племя канониров и не подумало даже бросить свои пушки, чтобы нас встретить. Им кроме банников (Банник - род метелки, которой чистились пушечные стволы.) нечем было и крыть, можно сказать. Живо все кончили.
- Опять скажу - хорошо! А призовое судно?
- Потоплено, сударь. Рук не хватало, чтобы его увести. У нас и так было семнадцать убитых, как я докладывал вам, да сорок-сорок пять раненых, из которых добрая половина либо изувеченных, либо выведенных из строя. К тому же приз стоил гроши: никакого груза и старый корпус.
- Сколько пленных, Тома Трюбле?
Тома Трюбле, переступая с ноги на ногу, покачал свое грузное тело и улыбнулся:
- Чего, сударь? Какие там пленные! Во-первых, не хватало помещения. А потом ребята слишком перетрусили, - теперь это приводило их в смущение. Невозможно было оставить на "Большой Тифене" свидетелей такой штуки - как малуанцы попрятались в трюм от неприятеля. Никак невозможно! Потому, когда топили Голландца, я не обращал внимания на его экипаж. Ну и вот. Что об этом толковать,
- У них были шлюпки?
- Да... поломанные чуточку... Но они сколотили вроде как бы плот... И потом они всегда отлично плавают, эти голландские крысы...
Тома Трюбле от души рассмеялся.
Арматоры тоже смеялись. Только один Жюльен Граве возразил для проформы
- Все же, милый мой Тома...
Но господин де ла Трамбле, старший среди всех, положил ему на плечо руку.
- Э, приятель! Или вы позабыли, как флиссингенцы захватили нашу "Лилию" в прошлом году? А как они поступили с пленными, эти флиссингенцы? Просто подвязали им камни к пяткам и побросали за борт на стосаженной глубине, - под тем предлогом, что флаг, будто бы, сперва был спущен, потом снова поднят... Как будто не случается никогда картечи перерубить фал!
- Да! - подтвердил Жан Готье.
И Пьер Пикар презрительно закончил:
- Бог ты мой, сколько препирательств!
- Право, больше слов, чем людей потонуло!
- Уж не боитесь ли вы, господа, что у голландцев мамаша помрет.
Они остановились на ступеньках, ведущих в залу собраний, в южном углу двора Равелина. В это время на башне Больших Ворот два раза ударил колокол "Хоремма". Тогда Жюльен Граве, сойдя со ступенек, подошел к своему капитану, чтобы дружески взять его под руку.