— Как зовут племянника? — интересуется Уэстлейк.

— Не знаю, но вряд ли он носил фамилию «Рукер». В этой семейке несколько фамилий и немерено прозвищ.

— Выходит, дело племянника поступило к судье Фосетту? — торопит Уэстлейк, хотя никто больше не спешит. Они ловят каждое слово, и, как им ни хочется сцапать Куинна Рукера, конец рассказа занимает их сейчас больше.

— Да. Куинн нанял в Роаноке крупного адвоката, уверившего, что обыск произведен незаконно. Если бы Фосетт подписал ордер, то у обвинения было бы вещественное доказательство. А так, без доказательств, бояться суда не приходилось, приговора тем более. Но одновременно Куинн проведал, что судья Фосетт отнесется к племяннику благосклоннее в обмен на некую сумму. Ясное дело, серьезную. Куинн говорил, что посредником в этой сделке выступил тот же самый адвокат. Сразу заявляю: имя адвоката мне неизвестно.

— Сколько денег? — спрашивает Уэстлейк.

— Полмиллиона.

Сумма воспринимается скептически, что меня не удивляет.

— Я тоже не поверил. Федеральный судья — взяточник? Но меня ждал новый шок: сообщение об изобличении агента ФБР — русского шпиона. Получается, что при определенных обстоятельствах человек способен на что угодно.

— Не будем отвлекаться! — сердится Уэстлейк.

— Не будем. Куинн и семья заплатили взятку. Фосетт взял деньги. Дело тянулось ни шатко ни валко, пока не состоялось слушание по ходатайству племянника о непризнании улик, добытых незаконным путем. Но судья всех удивил: он решил дело не в пользу племянника, а в пользу правительства и назначил суд. В отсутствие защиты жюри признало парня виновным, но адвокат уверял, что у них хорошие шансы на апелляцию. Дело по-прежнему на апелляции, а племянник тем временем мотает в Алабаме восемнадцатилетний срок.

— Симпатичная история, мистер Баннистер, — говорит Уэстлейк. — Но откуда вам известно, что Куинн Рукер убил судью?

— Он сам сказал мне, что собирается это сделать, чтобы отомстить и вернуть свои денежки. Он часто об этом говорил. Он в точности знал, где судья жил, где работал и предпочитал проводить досуг. Он подозревал, что деньги спрятаны именно в домике, и твердо верил, что Фосетт обобрал не его одного. Догадываюсь о вашем следующем вопросе, мистер Уэстлейк, и спешу на него ответить: он все мне выболтал и заподозрит меня, как только его арестуют. Я, может, и выйду из тюрьмы, но буду жить озираясь. Эти люди очень хитры, доказательство — ваше расследование. Ничего ведь нет, ни единого следа. Злобы им не занимать, терпения тоже. Куинн ждал почти три года, прежде чем прикончить судью. Чтобы добраться до меня, он будет готов прождать хоть двадцать лет.

— Раз он такой хитрый, зачем было все выбалтывать вам?

— Это просто. Куинн, как многие другие заключенные, думал, что я могу сочинить какое-нибудь замечательное ходатайство, найти лазейку и вытащить его из тюрьмы. Он обещал мне заплатить, сулил половину от того, что заберет у судьи Фосетта. Я слышал такое и раньше, и потом. Я изучил дело Куинна и сказал ему, что бессилен.

Им придется поверить, что я говорю правду. Если Куинн Рукер избежит обвинения, то я проведу следующие пять лет в тюрьме. Мы по-прежнему не доверяем друг другу, но медленно движемся встречными курсами.