— Как я уже говорил, Михал Сергеич, это мог сделать любой начальник управления. Но дать точный ответ я смогу не раньше, чем через несколько дней. Речь идет о заслуженных людях, генералах, у каждого из которых — огромные заслуги перед Родиной. Я не могу, не имею морального права огульно бросить тень подозрения на кого бы то ни было…

Горбачев крякнул, но промолчал.

— Вы полностью исключаете вероятность того, что ГРУ все-таки имела отношение к этой диверсии? — спросил министр иностранных дел.

— Видите ли, на территории страны возможности нашей военной разведки довольно ограниченны… — Генерал озабочено поскреб стриженный под машинку затылок с тремя продольными складками. — Кроме того, сама структура ГРУ более схематична и контролируема, нежели органы госбезопасности… Конечно, то, что я сейчас говорю, свидетельствует не в мою пользу, но вы должны это знать, товарищ генеральный секретарь… — Генерал повернулся к Горбачеву. — Вероятность того, что диверсия была разработана и осуществлена кем-то из людей ГРУ, минимальна. Я не думаю, что…

— Будем считать, что я оценил твою объективность, генерал, — Горбачев презрительно усмехнулся. — Но ты не учел весьма важную вещь. Ну-ка, ответь: кому непосредственно подчиняется начальник военной разведки?

— Министру обороны.

— А председатель КГБ?

— Политбюро.

— Генеральному секретарю партии, — уничтожающе улыбнувшись, уточнил Горбачев. — Улавливаешь разницу, генерал?

— Не совсем, Михаил Сергеевич.

Генсек развел руками, потом тяжело вздохнул и повернулся к министру иностранных дел:

— Объясни ему ты! У тебя это получается лучше…

— Видите ли, — сочный, гортанный баритон министра звучал вкрадчиво и максимально доверительно. — Эта… диверсия преследовала вполне конкретную цель. Она была направлена, как мы полагаем, на подрыв международного авторитета лидера нашего государства. То есть, цель данной акции — сугубо политическая и никакого отношения к задачам спецслужб не имеет. Кроме того, мы располагаем кое-какой оперативной информацией о готовящемся заговоре с целью физического устранения генерального секретаря, а потому связываем все эти факты в общую картину реально готовящегося государственного заговора… — Министр иностранных дел сделал паузу, давая шефу КГБ время осмыслить услышанное.

— Почему же мне об этом ничего не известно? — в голосе председателя КГБ зазвучала нескрываемая досада. — Выходит, грош мне цена, как руководителю органов безопасности, если такую важную информацию сообщаю не я…

Министр иностранных дел посмотрел на Горбачева и тут же перевел взгляд на генерала:

— Не совсем так, уважаемый… В вашей лояльности и профессионализме никто не сомневается, поверьте! Да и информация, о которой я сказал, получена нами всего сутки назад из источников, весьма далеких от КГБ… Что же касается анализа ситуации, относящегося к вероятным исполнителям этой акции, который вы только что сделали, то в целом это совпадает с нашими оценками. Таким образом, самое важное для нас сейчас — определить, откуда именно, из какого ведомства исходит угроза и предпринять соответствующие меры для ее полной нейтрализации. Повторяю: ваша лояльность, товарищ генерал армии, сомнений не вызывает. Именно поэтому вы участвуете в совещании и продолжаете занимать один из самых важных государственных постов. Мы высоко ценим ваш профессионализм и принципиальную позицию коммуниста… В то же время ситуация складывается щепетильная. С одной стороны, мы не имеем права бросить тень подозрения на преданных делу партии и перестройки людей. Тем более, что их политический УРОВЕНЬ полностью исключает право на ошибку. А с другой, мы вынуждены действовать в условиях жесточайшего цейтнота. Никто точно не знает, существует ли вообще угроза заговора, а если существует, то насколько она серьезна. И самое главное: каким временем мы располагаем? Как я уже говорил, мы располагали кое-какими фактами еще до авиакатастрофы «Боинга». Случившееся склоняет нас к мысли, что на самом деле ситуация даже более серьезна, чем мы думали…