— Ну как, отчет готов к подписи?

— Готов-то готов, да вот жирами закапан и как раз на странице, где подписи. Как мы пойдем к Сергею Николаевичу Шишкину, начальнику ЦАГИ, не представляю.

М. Л. Микоян подошел к столу Миля М. Л. глянул на отчет, рассмеялся и тут же расписался.

Какое радостное успокоение я испытала после внезапного огорчения по поводу отчета, когда М.Л. собрал в ладонь маленькие талончики на 5 г жиров (отовариваемые только в столовых) и вручил мне их со словами: первые и вторые блюда с жирами вкуснее.

Несколько позже у М.Л. были большие неприятности с этим же отчетом. Утром с завода в ЦАГИ приехал Микоян, взял секретный отчет, расписался за него и сидел и разговаривал с М.Л, до самого обеда. Мы ушли в столовую, а они остались вдвоем. После обеда оба уехали на завод, а примерно в 15 часов звонит начальник секретного отдела и просит Микояна к телефону или М. Л. После нашего ответа прибегает сам, роется в столе, не находит отчета, хватается за голову и убегает.

Какой переполох обрушился на всех нас, на квартиру М.Л. (П.Г. страшно разволновалась) и на завод Микояна! Вере Марковне Голубевой удалось разыскать М.Л. в министерстве, я до сих пор помню, как она советовала М.Л. ни дома, ни в лаборатории не появляться, пока отчет не отыщется, хотя М.Л. за него и не расписывался.

М.Л. домой в тот день не вернулся, на работу на следующий день не вышел. Злополучный отчет обнаружил в его столе один из сотрудников в обеденный перерыв, когда в комнате кроме него никого не было. Я первой его встретила после обеда, в комнате с отчетом в руках он шел ко мне со словами:

— Вот он, я нашел его в столе у МЛ. Будьте свидетелем, П.И.

Я тут же нашлась и ответила:

— Я засвидетельствую лишь то, что вижу: вы стоите посреди комнаты с отчетом в руках, а то, что вы нашли его в столе у М.Л. я засвидетельствовать не могу, так как не видела этого.

Вера Марковна все как-то уладила, смело взяла в руки этот отчет, отнесла в секретный отдел и тут же стала разыскивать М.Л. в Москве, чтобы его успокоить. Меня попросила прийти в квартиру П.Г. и все рассказать ей. В этот день я на работу не вернулась, так как П.Г. так обрадовалась, что усадила меня за стол, а вскоре примчался из Москвы М. Л., зашла Вера Марковна рассказать некоторые подробности. До сих пор помню слова П.Г.: «Полиночка, вы даже представить себе не можете, что было бы, если бы отчет не отыскался, я подобный страх один раз в жизни уже пережила». На мое замечание, что М.Л. отчет из секретного отдела не брал, он за него не расписывался, ответила, что Миля обвинили бы в том, что он специально так подстроил, чтобы переложить вину на других.

Как мне кажется, эти записи в какой-то мере отражают атмосферу и настроение того времени, когда самый первый отечественный вертолет Миля Ми-1 был уже почти на выходе из лаборатории и его проект начинал претворяться в жизнь».

Пана Гурьевна вспоминала: «В эвакуации в Билимбае в 1941 году нас настигает огромное горе — после острого дифтерита в больнице на моих руках умирает сын Вадик. Вадик готовился поступать в школу. Я не могу смириться с этим горем. Миша всегда очень хотел сына. Еще раньше, до войны, ему очень нравился мой племянник Коля, и он очень просил родить мальчика, чтобы был похожим на него. Как по заказу в 1936 году родился сын, как он мечтал, похожий на Колю, только с более тонким лицом, как у М.Л. Я помню, как он радовался, танцевал на дне рождения сына. Долго выбирал имя и назвал Вадимом по имени сына двоюродного брата матери. Но оба Вадима оказались несчастными. Тяжелая эвакуация, а также то, что мы скудно питались, находясь без Михаила Леонтьевича, отразились на сердце сына. Мы похоронили Вадика в Билимбае.