– Посмотрел бы я, что бы вы запели, ежели бы у вас такую залежь оттяпали, – напустился на Сергея Ильича Семен Забережный. – Залежь-то еще Никулин дедушка лопатой копал… Платон на готовенькое скорый…

– А ты помолчал бы, – прикрикнул на него Сергей Ильич.

– Я тебе не подданный, не приказывай, – огрызнулся Семен.

У стола надрывался Каргин, гремя кулаком по столешнице:

– Тише… К порядку, к порядку… Да говорите же по очереди, – упрашивал он.

Люди горланили все сразу. Уже лезли друг на друга с кулаками. За Платона горой стояли зажиточные. С пеной у рта доказывали они бедноте, что Никулина залежь пустовала очень долго, поэтому Платон мог смело ее захватить. У самих у них также довольно было пустующих залежей, на которых они косили сено. Но они знали, что беднота этих залежей не запашет, – не под силу ей, и поэтому ломили напролом, добиваясь своего.

Далеко за полночь постановила сходка, что раз Платон запахал Никулину залежь, то теперь она принадлежит ему. Но чтобы Никуле не было обидно, пусть Платон ему за нее заплатит. И Платон там же кинул Никуле три рубля, сказав:

– Возьми, паря, да не жалуйся.

– Да ты дай хоть пятерку, – попросил Никула. – В залежи-то десятина.

– Хватит с тебя… Все равно пропьешь, – оскалил зубы Платон.

Когда возвращались со сходки, Семен Забережный сказал Никуле:

– Ты эту тройку не трать… Ты знаешь залежь Сергея Ильича у Озерной сопки?

– Знаю, а что?

– Давай спаримся с тобой да и запашем ее. А ежели Сергей Ильич наседать на нас будет, мы ему этой тройкой и уплатим.

– Боязно, паря, с ним связываться… Ну его к богу.

– Тогда дай мне дня на три твоего коня. Я назло горлодерам чепаловскую залежь пахать заеду.

– Коня-то дать можно, – согласился Никула.

А назавтра в полдень, только что пообедав, Сергей Чепалов улегся в прохладной спальне подремать. Не успел еще заснуть, как его позвал приехавший с заимки Алешка:

– Папаша!

– Ась, – откликнулся купец, – чего тебе? Не мог подождать, – недовольно заворочался он на кровати.

– Дело, папаша, дело. – Алешка помедлил. – Сенька Забережный нашу залежь пашет.

Купец мгновенно поднялся с кровати.

– Где?

– У Озерной сопки… Однако, с восьмуху спахал, должно быть, с утра заехал.

– Кто ему разрешил-то?

– Никто не разрешал. Заехал да и пашет. Я у него спросил, пошто чужое хватает, а он говорит: «Не все же вам одним хватать».

– Так и говорит? А ты что же?

– Я сказал, чтоб выметался он с залежи, а он взял с межи камень и на меня. Лучше, говорит, уезжай, пока я тебя не тюкнул.

– Вот сволочь! Да я его за это своевольство под суд упеку… Да он у меня свету невзвидит. Залежь на самом удобном месте, от дому рукой подать, а он, гляди ты, каков. Подай сапоги. Пойду сейчас к атаману, да вместе с ним и съездим на залежь. У нас с Сенькой разговор короткий – под суд пойдет.

Войдя в дом к Каргину, он еще с порога, не успев перекреститься, закричал:

– Атаман… Ф-фу… Какого черта поселок распустил? Ох-ха… Атаман ты или баба?.. – И он принялся жаловаться Каргину на Забережного.

– М-да-а, – выслушав его, протянул Каргин. – Тут не иначе, как в отместку за Никулу сделано. Ты на сходе вон как распинался. А Семен на ус мотал. Что мы с ним теперь делать будем? Он скажет, что сказать надо, молчать не будет. Ну, пожалуемся мы на него в станицу, а он нас же там и подтащит.