Публика оценила конкурс с восторгом и искренним смехом. Особые эмоции вызывали разного рода конфузы, когда скачущий на одной ноге падал или бегущий спиной врезался в соперника. Хождение на руках — это вообще отдельная тема, там смеялась даже наша трибуна. В итоге победили егеря, казаки заняли второе место, чем были явно недовольны. В качестве разминки егеря ранее скакали на одной ноге, но вот другие упражнения им были неизвестны. Так что всё было честно.
Перетягивание каната тоже забава не новая, но публика встретила её на ура. К моему глубочайшему удивлению в финал вышли команды казаков и наших артиллеристов, которые выбили в полуфинале ребят из моей роты и местных евреев. Если проход пушкарей не вызвал никакого удивления, то вторая команда пробилась исключительно на силе воли. Было видно, что донцы очень уязвлены и хотят доказать, кто здесь самый лучший. А вот полуфиналисты из местных евреев, мягко говоря, вызвали моё недоумение. Позже я узнал, что это были мастеровые и рабочие мануфактур, в общем, народ знакомый с физическим трудом. Не все евреи Волыни были шинкарями, рабочего люда тоже хватало.
Справедливость восторжествовала, и победили артиллеристы. В принципе это было ожидаемо. Попробуй, потаскай полутонную пушку, частенько по пояс в грязи. Да и взаимопонимание в команде у богов войны были выработаны на уровне подсознания. Трибуны сначала яростно болели за своих, но потом также лихо поддерживали финалистов.
Кульминацией соревнований стало награждение. В монастырской типографии были напечатаны красивые грамоты, которые Суворов лично раздал всем победителям и призёрам. Далее у офицеров по плану был банкет, думаю, солдаты тоже сегодня оккупируют местные питейные заведения. Часть гарнизона будет вести патрулирование, и пресекать возможные инциденты. Отдельно попросил Богдана быть рядом с егерями и пресечь даже теоретические попытки столкновения с казаками. Не хватало ещё нам резать друг друга. Выделил ему денег и приказал сегодня людям расслабиться по полной, кроме десятка, отряжённого в караул. Кому-то не повезло, но мир вообще несовершенен.
Кабинет настоятеля монастыря моими усилиями приобрёл приличный вид и даже намёк на уют. Стол быстро изготовили местные умельцы, кресла купили в городе, на пол постелили ковры из моих запасов. В открытое окно, забранное марлей, дабы не летел всякий гнус, веяло вечерней прохладой. Керосиновая лампа давала достаточно света, чтобы я мог в деталях разглядеть лицо и мимику собеседника. Резкие черты, морщины, избороздившие высокий лоб, горящие голубые глаза, нервные пальцы, периодически постукивающие по бокалу с вином. Суворов не был похож на доброго дедушку, а скорее наоборот. Когда он не накидывал на себя личину эдакого беззаботного и эпатажного старичка, то мало кто поверил бы в его неадекватность. При дворе про него распускали много слухов, но мне на них было плевать. Я видел перед собой апологета войны в чистом виде. И его взгляд такой вроде добрый и участливый заглядывал, чуть ли не в душу. Если присмотреться, то особой доброты я там не заметил. Эх, мне бы такое умение.