– Впервые город Простоквашинск упоминается в Черниговской «Летописи позапрошлых лет». Он тогда был сожжён половецким ханом Редедей во время войны с королём Болеславом польским в девятьсот… там было плохо видно… каком году. За то, что он укрывал от половцев сына короля Болеслава Ричарда. Второй раз Простоквашинск был сожжён в той же летописи Всеволодом Большое Подворье через полпоколения за то, что он давал прибежище половецкому хану Гирею во время войны Подворья против половцев. В третий раз Простоквашинск был сожжён…

Тут профессор Сёмин тронул директора Сиделкина за рукав, и Сиделкин как проснулся:

– У нас ведь какое богатое культурное наследство!

– А как насчёт разбойничьего наследства, уголовного то есть? – спросил профессор.

– Уголовное прошлое у нас тоже очень богатое.

– Нас особенно интересует район села Троицкого и деревни Простоквашино, – сказал Матроскин.

– О! Это очень известные разбойничьи места. Там леса были богатые, и много пещер было. Особенно там славилась шайка Хлопка Косолапа. Это было в начале конца девятнадцатого века и в начале начала двадцатого.

– И кого же они грабили? – спросил дядя Фёдор.

– Они делали налёты на усадьбы. На Щелкалово, Юсупово и на Кара-Мурзиное. То есть на усадьбу Кара-Мурзы.

– Так, – сказал Матроскин. – Попрошу подробнее о добыче. Что они забирали?

– Как что? – сказал дядя Фёдор. – Самое ценное: игры компьютерные, плееры.

– Фотоаппараты, – добавил Шарик.

– Ложки, вилки серебряные, шубы тёплые, валенки, лошадей, – объяснил Сиделкин, – шкатулки всякие.

– Зачем им лошади? – удивился Шарик. – Кататься?

– От погони уходить, – объяснил директор.

– Минутку, – остановил его профессор Сёмин. – А родственников у них не осталось?

– У кого?

– У этого у Косолапова.

– У Хлопка Косолапа?

– У него, точно.

– Надо посмотреть в архивах, – сказал директор музея. – Вам это очень нужно?

– Очень, – сказал профессор Сёмин. И рассказал, что у них в Простоквашино кто-то угрожающие записки пишет с требованием вернуть награбленное.

– Какие хитрые, – сказал директор. – Не они грабили, не им получать.

– А кому получать? – спросил дядя Фёдор.

Тут все задумались, и никто дяде Фёдору не сумел ответ дать.

Когда поздно вечером они вернулись домой, Шарик с ходу сказал:

– Ой, бритостью пахнет.

– Какой такой бритостью? – удивился дядя Фёдор.

– Такой, – сказал Шарик. – Когда человек побреется, он потом одеколоном брызгается. Вот этим одеколоном и пахнет.

– Кто же это был у нас, что бритостью пахнет? Может быть, Печкин заходил? – предположил дядя Фёдор.

– Нет, – сказал Шарик, – когда Печкин приходит, наоборот, тогда небритостью пахнет. Это кто-то другой заходил, из городских.

Они вошли в дом. Огляделись. Всё у них в доме было не так. Судя по пыльным квадратам на полу, все вещи у них были передвинуты.

– У нас, кажется, обыск был, – сказал Матроскин.

– И моё фоторужьё пропало, – сказал Шарик.

Они стали искать, что ещё у них пропало, и фоторужьё нашли. Других пропаж не было.

А в доме профессора Сёмина сидела в кресле связанная бабушка с большой сарделькой во рту.