Стараюсь внятно изложить ситуацию. Он хмыкает и задает два вопроса — пил ли я когда-нибудь касторку, и не ели ли наши поносники масляную рыбу?

Касторку я не пил. Насчет рыбы… Вообще-то я ее в продаже видел. Обещаю уточнить и ответить.

Инвалид в штабе говорит, что понятия не имеет, кто что ел — он в рыбах не разбирается. Минут пять у него уходит на уточнения. Да, была масляная рыба. Макрель такая. Типа тунца.

Саша опять вызывает Семен Семеныча. Тот с некоторой ехидцей замечает, что странно — доктор, а не в курсе. Масляная рыба так называется потому, что в ней именно жира до черта. Если ее не обработать, как положено, то это он срабатывает, как стакан касторки. Принцип тот же.

Черт! Я ж сам рекомендовал нашим по ложечке растительного масла. Ну а тут, при таком количестве жира… Тут перистальтика[67] так улучшилась, что со свистом и песней, как скорым поездом… Даже название этого явления вспомнил — пищевая стеаторея. От животных жиров такого не бывает, а вот от жидких масел…

Искренне благодарю Семен Семеныча за науку. Связываюсь с крепостью. Ловлю себя на том, что говорю этаким мерзким менторским профессорским тоном, но никак не остановиться. Рекомендую проверить наличие жира в поносе — каемочка жирная должна быть, особенно заметно будет, если на газету наложить, например. Успокаиваю. Дескать, угостились наши люди стакашком касторки. Ничего страшного. Главное — водичку восполнить потерянную. И соли.

Инвалид обещает все передать в точности.

Уф! Ну, с этим разобрались. Не забыть выручившему меня певуну что приятное сделать.

Компания вернулась быстро. На потрепанном бронетранспортере, как и рассчитывали. Железяка встала почти вплотную к двери, и под понукания сапера и Николаича мы по-быстрому покинули домик. Мутабор не мог объяснить, в каком из цехов располагалась лаборатория, поэтому особенно и не возбухал, ожидая прибытия группы. Но сейчас, когда понял, что место медцентра стало известно и мы туда едем, опять стал проявлять нетерпение. Мне с трудом удалось отвертеться от соседства с ним и ехать на броне.

— Получается так, что у нас на все про все час-полтора, — устало и монотонно говорит Николаич.

— А что потом?

— Потом будет темно и людям в цехах придется терпеть еще одну ночь. Соваться разминировать на ощупь — неинтересно. Саперы считают, что здесь хоть и не шибкий мастер сработал, но сюрпризы поганые будут.

«Старшой» переводит дух.

— Ну а пульты-то нашли?

— Один. Разбитый вдрызг. У того румяного мента в кармане был. Не могли они без подстраховки действовать — должен быть дубликат. Они сволочи, но, к сожалению, не глупцы.

— Может, пока светло — глянуть на третью группу? Похоже, у тех должен быть пульт, — замечает Серега, сидящий с другой стороны и слушающий нас.

— Мы туда и едем.

Вовкиным надеждам на трофейные БТР не суждено сбыться — это мы видим сразу, как только добираемся до места, где днем вертолеты шли в атаку.

— Два бэтра было и грузовик, похоже, — говорит Сергей.

Глазастый! Я на этой свалке вижу задравший нос БТР и кучу хлама.

От грузовика осталась груда рваного металлолома, на которую взгромоздился горелый БТР, словно на постамент. Странно он выглядит — характерные мощные шины сгорели, и теперь у него убогий вид. Второй бронетранспортер съехал с дороги и был накрыт уже в лесу. С виду вроде целый. Но только с первого взгляда, через деревья. Просто большая разница с тем, который сгорел, и стоит теперь черно-бурой громадиной, почему-то с розовой подпалиной на боку… Воняет мерзкой смесью горелой резины, паленой шерсти, горелым железом — и жареным мясом. Последнее заставляет подумать, что пару дней мы с удовольствием будем лопать вегетарианскую пищу. Ну, кроме Вовки, пожалуй, его такие сантименты не трогают.